Светлана Фортунская - Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна

Мы все-таки смогли Это повредить. То есть мы Его не уничтожили, но разорвали на клочки, и эти клочки теперь медленно сползали в центр кухни, сливаясь в одно целое и обретая плотность. По краям Оно было лохматым, постепенно лохмы превращались во что-то вроде пальцев или щупалец. С их помощью Оно пыталось дотянуться до нас, до стен и – главное – добраться до коридора. В тех местах, где Оно прикасалось к стенам, обои обугливались и сползали клочьями, как обожженная кожа. Полотенце, которым была прикрыта миска Жаба, подало под струйку дыма и истлело в один миг; Жаб, покрытый волдырями, не квакал даже, а ревел жалобно, подвывая от боли. А дымок все полз и полз в форточку…

Я, позабыв об опаленной своей спине, с боевым воплем бросился в драку. Я не герой – об этом я хочу заявить сразу же, чистосердечно и без ложной скромности. Я не герой и ни в коей мере не хочу таковым казаться. Но в тот момент я не думал ни о героизме, ни о возможной в результате этого героизма гибели, ни о том, что дураки дерутся, а умный смеется. Эта тварь не оставила нам с Псом выбора. Мы должны были драться. Мы должны были победить Это . И мы победили.

Буду скромен. Ни мне, ни Псу, хоть мы и сражались, не щадя лап своих, и спин, и зубов, и когтей, а более всего шерсти, ни мне, ни Псу, повторяю, не удалось добиться ощутимых результатов. Все, что мы могли сделать, – разодрать уплотняющуюся тварь на клочья тумана, отодрать пару щупалец – но клочья слипались снова, и вырастали новые щупальца, и струйка вонючего тумана все вползала и вползала в щель, и все меньше свободного места оставалось в нашей кухне, и все тише вопил уже почти издыхающий Жаб…

Спас всех нас Домовушка. Вначале он пытался вмешаться в драку, но потом, как он после объяснил нам, «лапы только без толку опалил, а Оно как было, так и осталось, а тут Жаб криком кричит, надрывается, болезный, я и меркую, что вам-то, зубастым, я не помощник, а вот Жабку, бедолагу обгорелого, подлечу. А к окошку мне было не пробраться, опять же и вы со Псом в ранах, в ожогах, я вас и окати водицею…»

Домовушка выплеснул на нас ведро живомертвой воды.

Жаб сразу же перестал кричать, напоследок жалобно всхлипнув.

Я отскочил в сторону, чувствуя, как боль от ожогов постепенно, но очень быстро, сходит на нет.

Пес сидел посреди кухни, отряхиваясь, и недоумевающе смотрел по сторонам.

А Этого не было. Только посреди кухни таяла кучка чего-то серого, похожая на горку прошлогоднего грязного снега. Еще мгновение – и, кроме мутной лужицы, от Этого не осталось и следа.

Мы вздохнули с облегчением и занялись своими ранами. Тут только из кабинета, куда он удалился сразу после ужина, вылетел Ворон.

– Что за базар вы здесь развели? – спросил он недовольно. – Совершенно никакой возможности заниматься!

Я подозреваю, что его напряженные занятия заключались в основном в похрапывании над раскрытым томом сказок братьев Гримм – он за последние две недели не перевернул ни одной страницы в этой книге.

Домовушка попытался объяснить, что произошло, но испуганное карканье Ворона остановило его:

– О, что это такое?!

В узкую щель снова пополз вонючий дымок.

Дальше мы действовали совсем иначе, чем в прошлый раз. Домовушка таскал из ванной полные ведра живомертвой воды, мы с Псом аккуратно придерживали тварь по центру кухни, не давая ей расползаться, Домовушка выливал на тварь воду, тварь таяла, мы переводили дух, и все начиналось сначала. Ворон, пытаясь помочь нам, в основном мешал. В первый же момент он опалил перья, потом попал под душ, устраиваемый Домовушкою, и потерял способность летать. Он прыгал по полу, то и дело подворачиваясь нам под ноги – один раз даже Домовушка из-за него упал, разлив воду, – и пытаясь клювом оторвать от твари хотя бы кусочек ее мерзкой плоти. Как он потом объяснил, ему нужна была «пункция для идентификации». Пункцию он так и не получил, потому что клочья вне самой твари быстро таяли.

– Скорее бы уж петушок пропел, – выдохнул запыхавшийся Домовушка, выливая очередное ведро воды на пол. – Ведь эта нечисть, покуда петушиного крика не услышит, не угомонится.

– Откуда в городе петуху взяться? – спросил я. – В нашем доме никто ни кур, ни петухов не держит…

– Курица недоделанная, а ну!.. – завопил вдруг Жаб, подступая к Ворону. После первого ведра воды, вылитого с милосердной целью его, Жаба, спасения – в отличие от всех остальных ведер, предназначенных для уничтожения нечисти, – Жаб уполз в коридор, подальше от арены событий; мне кажется даже, что его желанием было добраться до ванны и поплавать там в живомертвой водичке, однако он боялся не преодолеть коридор, опасался, что в пылу битвы на него наступит стремительный Домовушка.

И теперь Жаб вылез из уголка в коридоре, где он прятался, и подступал к Ворону.

– А ну-ка, птиц, каркни нам по-петушиному – ты же хвалился, что все птичьи, и человечьи, и звериные языки знаешь!

– Я знаю, да, – замялся Ворон, почесывая клюв голым кончиком крыла – его оперение почти полностью сгорело. – То есть я понимаю, но сам говорю с сильным акцентом… Как иностранец стал бы говорить по-русски, например… А поскольку практики у меня по части языка сельскохозяйственной птицы было маловато, боюсь, эта тварь меня не поймет или, что еще опаснее, поймет неправильно…

– Гляди, гляди, Оно снова!.. – закричал Домовушка и стремглав бросился в ванную, подхватив ведро.

– Ну!.. – крикнул Жаб.

И Ворон попробовал. Он захлопал лишенными перьев крыльями, раздался звук, какой можно услышать, шлепнув ладонью по мокрому телу. Потом Ворон прокашлялся по-стариковски, попробовал голос, выведя одну-две ноты – не очень чисто, по-моему, – и робко кукарекнул.

Тварь, успевшая уже сконцентрироваться до размера баскетбольного мяча и вырастившая пару десятков коротеньких щупалец, замерла, прислушиваясь. Ворон кукарекнул еще раз, теперь уже погромче. Тварь с хлюпаньем втянула щупальца внутрь и быстренько стала опадать – как будто из мяча выпустили воздух.

Тоненькая струйка вонючего дыма приобрела желтоватый оттенок и поползла наружу, наращивая скорость. Ворон, осмелев, громко прокричал:

– Кукареку! – И дымок со свистом втянулся в щель. Когда Домовушка примчался из ванной с полным ведром живомертвой воды, он увидел нас, прыгающих от радости, и никакой нечисти. И огромную лужу на полу.

– Неужто справились?! – завопил Домовушка, роняя ведро и добавляя еще десяток литров к уже имевшимся на полу. – Неужто все?

И тут только мы услышали звонок в дверь. И стук.

Стук? Нет, это был грохот. Кто-то тарабанил в дверь ногами, и ноги эти были очень большого размера и, кажется, обутые в тяжелые сапоги. Домовушка подошел к двери на цыпочках.