Юрий Никитин - Артания

– Так это же и страшно!

– Почему? – спросил он. – Нам меньше махать дубинами.

Но сердце трепетало в ужасе. Спина трещала, не желала гордо выпрямляться, он с усилием напомнил себе о доблести предков, что пращуры и сейчас смотрят на него из заоблачного вирия, спорят: выберется из Леса или сгинет, как вот этот дракон, у которого такие зубы, такая пасть, а лапы с железными когтями вообще страх…

Он сглотнул комок, сказал хриплым голосом:

– Погоди, Цветок! Она обернулась:

– Что ты хочешь?

В ее голосе была надежда.

– Впереди пойду я, – заявил он твердо. – В моих краях негоже мужчине идти позади женщины в опасных местах. А ты все время забегаешь вперед! Забыла, что обещала?

– Но ты не в своих краях, – ответила она удивленно.

– Но я, – прервал он, – все тот же Придон!

Придержал ее, женщина смотрит умоляюще, но он заставил себя выйти вперед. Деревья пошли по обе стороны медленнее, он чаще оступался, спотыкался о невинные кочки мха, которые оказывались твердыми как камень вспучившимися корнями, чуть-чуть прикрытыми зеленой бахромой, едва не падал, когда со всего размаха пытался опереться на гранитные валуны, что не валуны вовсе, а невесомые домики водяных гусениц, сплетенные из травы и листьев…

На самом деле не стыд или отвага подвигну ли пойти вперед, хотя тоже, тоже, но еще больше – отчаяние. Ну сколько можно прятаться за женской спиной? Ведь будь этот зверь жив, он растерзал бы обоих, иди он сзади женщины или впереди. Так пусть же последний вздох не будет отягощен хотя бы стыдом.

Он услышал ее детский вскрик, вскинул голову. Впереди поперек звериной тропы стояли лохматые заросшие мужики. Пятеро. Все выше Придона, руки длиннее, груди толстые и выпяченные, как винные бочки. В руках огромные суковатые дубины, бороды от самых глаз, а волосы падают на брови, так что Придон видел только блестящие глаза. Странно блестящие, в отличие от тусклых глаз жителей деревни.

Все в лыковой одежде, та влажно блестит. Блестят и дубины. Придон покрепче сжал свою суковатую палку, взмолился отчаянно богам, чтобы не вертелась в мокрых пальцах.

– Стоять, – проревел один из мужиков жутким голосом, хотя Придон и женщина и так застыли в страхе, не двигались. – Что-то чужаки в наши края зачастили…

– Убить, да и все дела, – буркнул второй. – Чего ты с ними?

Придон сказал торопливо:

– Мы не те чужаки!.. Мы здесь впервые. Я хочу выйти из Леса…

Разбойники переглянулись. В глазах было непонимание. Вожак, он говорил первым, глухо хохотнул:

– Из Леса?.. Тебя бешеная улитка погрызла?.. Тебя убьем сейчас, тогда тоже попадешь в Лес, только там уже охотятся и собирают корни твои пращуры. Окромя Леса нет Леса!

Придон нервно сглотнул. На миг в этом мокром хлюпающем мире в самом деле показалось абсурдным видение знойной раскаленной Степи, где дальний горизонт, а над головой всегда-всегда небо, когда синее, когда темное со звездами, когда с тучами…

Он сказал вполголоса:

– Женщина, держись сзади.

Он шагнул вперед, дубина в его руках поднялась. Удар был нацелен в голову, но вместо этого Придон ткнул концом в живот вожака, тут же развернулся и отвесил по мощному удару мужикам справа и слева.

Оказалось, хитрил напрасно, вожак даже не сделал попытки закрыть голову. А от удара в живот медленно согнулся, двое ухватились за головы. Придон медленно приходил в ту боевую ярость, что обычно вспыхивала в нем мгновенно, едва слышал зов боевого рога или звон клинков, сейчас же руки наливались и наливались силой, он крутился, бил, отпрыгивал, бил снова, уже выбирая уязвимые места.

Рукоять дубины перестала выскальзывать из пальцев, руки Придона вздрагивали, когда слышался сухой стук, будто бил по валунам, пальцы немели на миг, но он снова вертелся посреди поляны, мужики уже вокруг, бил, прыгал, что-то орал, снова бил, уже нещадно, стремясь размозжить их всех в липкое кровавое мясо…

Сквозь шум в ушах донесся отчаянный крик женщины:

– Хватит!.. Надо уходить!

Он с трудом заставил себя остановиться. Дыхание вырывалось с тяжелыми хрипами. Пот заливал глаза, но сквозь мутную, щипающую глаза пелену он увидел всех пятерых. Один сидел на корточках, двое с руганью нянчили поврежденные руки, четвертый щупал лохматую голову, с изумлением рассматривал кровь на пальцах. Волосы на голове вздыбились, слиплись и торчали, как гребень рассерженной ящерицы.

Но вожак стоял под деревом, дубина в руках, цел, разве что на скуле расплывается громадный кровоподтек. Глаза с изумлением уставились на Придона.

– Что за букашка? – проревел он с изумлением. – Такое мелкое, а дерется?

Придон чувствовал, что его грудь вот-вот лопнет, в этом мокром воздухе вообще трудно шевелиться, не то что драться, легкие уже превратились в гадкое желе, он прохрипел:

– Женщина… пошли дальше. Если эти захотят трепки, я им ее устрою еще.

Она испуганно прижималась к его боку, мешала двигаться. Дорогу загораживал только один, но у него кровоточило ухо, красные капли оросили бок и грудь, и, когда Придон приблизился, разбойник поспешно отступил в сторону, ломая кусты. Там послышался треск, разбойник повалился, заорал, к нему бросились двое, слышно было, как молотят дубинами по траве и мокрой земле, донеслось звериное рычание, но Придон все ускорял шаг, Цветок почти бежала, вскоре деревья закрыли их от страшных с виду, почти неуязвимых, но никчемных на самом деле бойцов.

Дорога пошла вверх, земля стала чуть суше. Придон со стоном привалился к стволу дерева. Цветок вскрикнула, с силой дернула его за плечи. Придон успел увидеть, как вспучивается мох, лопается, поднимаются толстые черные корни с шевелящимися мелкими корешками, похожими на гнусных червей.

Он почти бежал на подгибающихся ногах, смутно чувствовал, как женские руки опустили его на мягкий мох.

– Вот видишь… – прохрипел он. – Есть люди… Она смотрела круглыми от ужаса глазами, на перепачканном лице было потрясенное выражение.

– Но откуда они?

– Не знаю, – ответил он. – Из другой деревни… Она договорила:

– …Не из города? Он помотал головой.

– Не из города, точно.

– Почему?

– Ты еще не видела города. Самой не захочется возвращаться.

Дальше он двигался неровно, припадая на ушибленную ногу, и так же неровно проплывали, дергаясь и покачиваясь, по обе стороны влажные заросли. Иногда приходилось ломиться сквозь зеленую стену, всякий раз из-под ног что-то выскакивало, плюхалось с разбегу в невидимую воду. До него долетали брызги, но, сколько ни всматривался, воды не видел.

За кустами сопело, чавкало, хлюпало. Он видел, как иногда там вдалеке вздрагивает дерево: неведомый зверь чешется спиной либо дерет когтями кору. Под ногами попеременно сменялся мох с красного на желтый, с желтого на коричневый, совсем редко попадались участки, полностью засыпанные опавшими листьями. Затем снова мох: красный, желтый, коричневый, грязно-зеленый…