Юрий Никитин - Артания

Он двигался, весь облепленный сором. Под одним деревом попал под падевый мед, мельчайшие капельки покрыли всего с головы до ног росинками, что расплылись по коже, сразу стало трудно дышать. Паутина, в которую влезал то и дело, теперь прилипала. На руках и ногах уже барахтаются беспомощно всякие бабочки, жуки и гусеницы, пытаясь отлипнуть, гигантские вьюнки на глазах душат деревья, от тех идет треск, клочья коры сыпятся серым дождем, стучат по голове и плечам, липнут так, что скоро превратится в серое панцирное чудовище.

Справа пошли толстые деревья, где коры не увидеть под массой двигающихся муравьев, чуть дальше настоящий бой между муравьями и огромными разъяренными осами, пытаются отстоять гнездо с жалкими запасами меда.

Цветок молча потащила Придона по широкой дуге в сторону.

Перед глазами плыло, тело стонало, каждая мышца плакала от боли. Чувства притупились, страшного леса не страшился уже потому, что от усталости ничего больше не боялся. Даже трясины, что может оказаться под толстым слоем мха. Только бы лечь, вытянуть гудящие ноги, а там…

– Если пройдем через Желтый Лес, – говорила она возбужденно, – мы попадем в другую деревню. Так сказал мой дед, а он знал многое… Никто не верит, что есть еще деревни, но ты вон есть?.. А ты не наш. Хоть и говорят, что ты сын бабы Перепугицы, тайком где-то прятался, а ночами приходил и воровал еду, но мне лучше верить, что еще есть люди…

– Есть, – заверил он. – есть! Но что за Желтый Лес? Она удивилась:

– Так мы ж по нему идем!

Он на ходу огляделся. Лес как Лес, больше зеленый, чем желтый, и деревья такие же: с влажной корой, неимоверно толстые, приземистые, ветви чересчур низко, будто каждое растет на просторе, хотя им так тесно, а в тесноте деревья тянутся вверх, ветки выбрасывают только у самой вершинки…

Он не поверил глазам: в сторонке за деревьями блеснуло небольшое озеро, совсем крохотное, но вода прозрачная, чистая, не болотная. Деревья склоняли над ним кроны. Повеяло прохладой. Ноги подгибались, он заспешил, уже представив, как погрузится раскаленной глыбой железа в прохладную воду, начнет остывать, впитывать ее всеми порами тела…

С дерева сорвался желтый лист, красиво опускался прямо над озерцом, покачиваясь из стороны в сторону, словно дергали за кончики невидимые комарики. Он коснулся поверхности озера, исчез. Придон тут же застыл на месте, нога остановилась в воздухе, не касаясь воды. Она чуть подернута рябью, это дует легкий ветерок, листок должен был встопорщиться и резво побежать по воде к берегу. Или не резво, но он должен остаться на поверхности!

Задержав дыхание, он отступил на шаг. Потом еще. Третий шаг сделать не успел, вода разом исчезла. Среди заросшей темно-зеленой травой полянки поднялся безобразный раструб, похожий на цветок колокольчика, только размером с закрученные спиралью бараньи рога.

Из раструба выметнулся длинный гибкий язык, похожий на увеличенный во много раз язык жабы. Придон пытался отпрыгнуть, но язык петлей обвился вокруг лодыжки. Сдавило сильно, он услышал свой вскрик, тут же мелькнуло гибкое женское тело.

– Ну что же ты… – донесся горестный вскрик.

Он сопротивлялся молча, обеими руками ухватился за дерево, мышцы трещали от натуги. Цветок часто вскрикивала, за ногу дергало больно, он слышал глухие удары. Наконец ногу отпустило, он торопливо извернулся, схватил палку.

Гибкий язык уже спрятался под прочный костяной панцирь, а тот основанием врос в землю. Придон подумал устрашенно, что там, в глубинах, этот зверь может быть в десятки раз крупнее. А то и в сотни.

– Давай убираться отсюда, – прохрипел он.

– Сиди, – велела она. – Дай осмотрю ногу… Если содрал кожу до крови…

– То что? – спросил он настороженно.

Цветок всматривалась долго, он чувствовал на лодыжке ее прохладные пальцы, наконец с облегчением опустила ему штанину.

– Крепкая на тебе одежда, – сообщила она. – Вроде бы шкура, но не шкура. Что это? Он заставил себя подняться.

– Пойдем. Скоро ты увидишь такие диковинки, что эти шкуры замечать не будешь.

Россыпь болот осталась позади, но у многих деревьев между темными корнями тускло блестела совсем черная вода. Дважды он видел, как оттуда высовываются круглые блестящие головы и смотрят ему вслед. С деревьев свисали неопрятные комья, похожие на опутанную паутиной омелу, воздух показался ему несколько суше. Сперва решил, что почудилось, но чем Цветок карабкалась выше, тем листья становились суше, под ногами не чавкало, пружинил толстый роскошный мох: с кроваво-красными и фиолетовыми пятнами, похожими на трупные.

Потом он услышал надсадный рев, а чуть позже с холодком по спине понял, что по их следам ломится большой и могучий зверь. Однажды попутный ветер даже донес его смрадное дыхание. Мороз пошел по всему телу Придона: как воочию, увидел куски гниющего мяса, застрявшие между зубов чудовища. Но крупному зверю тяжело ломиться сквозь заросли, где тонкие человеческие тела проскальзывают между массивных стволов, он иногда глухо ревел, однажды вскрикнул от боли, будто наступил на что-то острое или сдуру напоролся на острый сук.

Совершенно неожиданно впереди открылось болото со стоячей водой, странно неподвижной, что не переливалась через низкие края, не стекала вниз, в нижнее болото, настоящее, большое. Здесь из воды торчали коряги, корни затонувших деревьев, поднимались белесые, как утренний туман, высокие растения, похожие на упавшие в снег кверху острием сосульки.

Цветок прыгала по кочкам и корягам очень ловко, непривычно ловко для вообще-то медлительных и неуклюжих жителей деревни. Во все стороны летели брызги, коряги под ее весом погружались, но она успевала скакнуть на следующую, наконец погрузилась до пояса, но все же быстро добралась до исполинского выворотня: мокрые, осклизлые корни упавшего дерева торчат как страшные когтистые лапы паука, все черные, покрытые гнилью, а снизу из тухлой воды вылезают безглазые мелкие животные, карабкаются, слабые и беспомощные… с виду слабые и беспомощные.

– Бери левее! – прокричала она с выворотня. – Там под водой ствол… По нему и добежишь!

Придон прыгнул в вонючую воду, от смрада перехватило дыхание. С берега начали сигать в болото мелкие зверьки, похожие на лягушек, но с гребнями на спинах, а он с тоской пытался увидеть в мутной жиже этот ствол, ведь справа и слева бездна, наконец Цветок, сообразив, вытянула руку, он сдвинулся левее, под ноги попалось твердое, округлое, склизкое.

Он вспомнил, как ребятней вскакивали на бочки и гоняли по двору на спор: кто дольше удержится, надо было только быстро-быстро перебирать ногами и держать равновесие, но сейчас под ним не сухой бок бочки, а нечто осклизлое, невидимое в тухлой смердящей воде.