Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

Мне очень жаль, что так получилось, но мы не виноваты, когда начинаем любить того, с кем ничего не получается. Возможно, я Вас обижу, но Ваша мама была неправа, когда заставила Вашего отца оставить армию и перестать охотиться, поэтому Вам лучше жениться на такой женщине, как графиня Савиньяк или Ее Величество Катарина.

Герард передает Вам привет, то есть он его передал, когда я только получила Ваше письмо и еще не собиралась замуж. Он очень удивился и пытался меня отговорить, но у него ничего не вышло, а Монсеньор Лионель и Монсеньор Рокэ мне разрешили, хотя Монсеньор Лионель и огорчился.

Желаю Вам счастья, и, пожалуйста, не расстраивайтесь, у Вас все еще будет хорошо. Сэль».

Да уж, будет оно… Вот тебе и незабудка! Королева Гаунау… И как только такую ценность отдали? Вернее, за что продали?

Все, что пришло в голову шкиперу, это вытащить флягу и как следует хлебнуть. Огонек свечи покачнулся, а показалось, это сапфир подмигнул синим хитрющим глазом. Юхан глотнул еще разок и сунул драгоценность в футляр. Даже не напиши Селина про брошку, Добряк доставил бы эту красоту по назначению. Спереть то, что тебе доверено, – угробить удачу, кесарское полотно не в счет. Придурки сорвали фрахт и погнали на убой, а за убытки спрашивают. За убытки, не за доверие, а Селина доверилась… И ведь спуталась она почему-то с этим Хайнрихом! Не из корысти, понятно, корысти в незабудке, что в кошке жалости, но тогда с чего? И как, господа селедки, с этаким письмецом заявиться к господину Фельсенбургу? Не отдать? Найти оказию, а самому рвануть в Хексберг, вроде как по срочной необходимости? Вот-вот, и профукать дружбу брата кесаря, если не больше! Именно дружбу, потому как Руперт благоволить и снисходить пока не обучился. Нет уж, отвезем как есть и совет рыжулькин передадим, а дальше уж как получится…

« Желаю Вам счастья, и, пожалуйста, не расстраивайтесь…» Дурь это всё, но Юхан Клюгкатер именно что расстроился. Из-за фрошерской девчонки, которая, окажись он не шкипером, а королем, могла бы… Вот ведь дурь!

Непонятную «дурь» Юхан запил оставшейся можжевеловой, все равно до Доннервальда не растянуть.

1 год К. Вт. 11-й день Зимних Волн

Помогать с помолвкой брошенному сто лет назад жениху, это надо суметь – Матильда сумела. Ее высочество веселилась бы от души, не будь невеста такой молоденькой, Хайнрих – наоборот, староватым, а положенный ручательнице по обряду спутник-олларианец – гнусным.

Благообразного и при этом отчего-то похабного вице-епископа Бонифаций прихватил в Академии в качестве непредвзятого свидетеля кардинальской бестолковости. Сам Эпитан счел, что ему светит кафедра в Аконе, и вел себя соответствующе, то есть лебезил и доносил. Дурить полную корысти головенку Матильде даже нравилось, но близящаяся церемония настроила на иной лад. Будто очнулась собственная, отравившаяся ложным счастьем юность.

– Ваше высочество, – совершенно некстати прошипел почти в ухо аспид, – ради Создателя, осторожно! Здесь две ямы. Непростительная небрежность, чтобы не сказать – небрежение.

– А вы скажите, – посоветовала алатка, разглядывая скругленные колдобины, словно бы продавленные здоровенными валунами. Судя по отсутствию снега, они возникли не поздней вчерашнего вечера. – Называть вещи своими именами легко и приятно.

– О да! – подхватил преподобный репей. – Я не премину довести до коменданта Аконы, что доброе начинание, не будучи доведено до конца, веселит не Создателя, но Врага. Не имея должной поддержки, вы бы рисковали…

Объяснять, что рисковал сам Эпитан, Матильда не стала, хотя «споткнуться», уронив при этом заботливого епископа, и хотелось. Ничего, спихнуть ханжу в какую-нибудь ямину не она, так благоверный еще успеют. Ее высочество благополучно преодолела искус и, задрав подбородок, выплыла к гарнизонной церкви.

– Храмовую площадь, – немедленно завелся вице-епископ, – следует расширить. Церковь тоже слишком мала и стара. В прежние времена с этим еще можно было мириться, однако ныне значение Аконы возрастет. Город, который регент избрал для своего местопребывания, не может иметь столь нищенских храмов.

– Талиг еще не оправился от понесенных утрат, – изобразила сомнение принцесса, прекрасно понимая, что сейчас услышит. И, разумеется, услышала.

– Обрушившиеся беды, – возвысил голос нацелившийся на Акону умник, – были предупреждением. Да, благодаря молитвам праведных и гению спасенного высшим промыслом регента Талиг победоносно вышел из испытаний, но если мы проявим небрежение к Создателю, если не покажем, что осознали былые прегрешения и с кротостью приняли наказание, кара будет стократ более страшной.

– Чтобы ее отвратить, – елейным голосом уточнила Матильда, – мы должны перестроить этот храм?

– Не только и не столько! – в водянистых глазах вспыхнул памятный по Агарису и Гидеоновой обители хомячий огонек. – Украшая обитель Создателя, любую, мы торим дорогу в Рассвет. Меня тревожит, что его высокопреосвященство склонен прислушиваться к его преосвященству Титу Доннервальдскому, а тот слишком аскетичен, чем и снискал расположение герцога Ноймаринена.

– Неужели? – умница Рудольф доннервальдца к себе приблизил не зря. – Я не знала.

– Среди прочего Тит согласился поставить служение Создателю ниже сиюминутных армейских нужд.

– Я могу передать ваши слова моему супругу?

– О, – заволновался доносчик, – не стоит! Мой порыв может быть неверно истолкован, особенно если его высокопреосвященство с присущей ему прямотой потребует объяснений у самого Тита. Другое дело, если вы согласны с тем, что, обрекая Церковь на прозябание, мы принижаем Создателя, и вы выскажете супругу свое личное мнение.

– Я не олларианка, мое мнение не может являться доводом.

– Это отнюдь не так, и я надеюсь со временем вас в этом убедить, однако сейчас нам придется заняться тем странным делом, ради которого мы здесь.

– Кажется, мне следует пройти к невесте, причем с черного хода?

– У вас поразительная память, – не мог не подольститься Эпитан, но Матильда уже ухватилась за руку подоспевшего офицера. Кажется, адъютанта кого-то из Савиньяков.

Невеста ждала в Покое озарений, совсем крохотном, но уютном и уж никак не нищенском. Оплавлялись дорогие свечи, в вазах белели зимние гвоздики, пахло лучшими курениями. У Адриана жгли похожие.

– Доброе утро, ваше высочество!

Девушка в скромном голубеньком платьице и с воистину королевским жемчугом на шейке вскочила и присела на придворный манер. Радостью она не лучилась, но и несчастной не казалась, скорее озабоченной. Вот оставшаяся сидеть в уголке Мэллица сошла бы за сказочную сиротку, которой собрались откупиться от нечисти.