Элеонора Девильпуа - Маги Гипербореи [litres]

Ну вот, похоже, он начинает терять рассудок. Из-за постоянных воспоминаний о смерти детей у него начались галлюцинации. На мгновение ему померещилось, что он увидел в зеркальном отражении своего старшего сына Сирама. Возможно, он стал плохо видеть… Монарх повернулся к зеркалу, надеясь найти там сочетание теней, мебели и куска ткани, образующее фигуру, способную напугать и детей, и стариков. Но ничего не нашел.

Василевс поправил свой ночной колпак и вернулся к кровати, изо всех сил стараясь забыть о видении и особенно о безумной надежде, которую оно пробудило. Последние пятнадцать лет он жил мечтой о чудесном воскрешении сына, но пытался убедить себя, что это невозможно. Хотя ничто другое не могло объяснить внезапное исчезновение его останков.

Снова повеял ветер, на этот раз справа. Василевс повернул голову к двери своей спальни и отступил на шаг, потрясенный.

Там стоял Сирам. Его лицо, наполовину скрытое полумраком, имело то же задумчивое выражение, что и во время их бесед полтора века назад. Те же светлые волосы, те же серебристые глаза, такое же худощавое телосложение. Идеальный наследник, которого у него отняли.

– Сирам…

Василевс приблизился, протянул руку к сыну, его подбородок задрожал, но с его губ не сорвалось ни слова. Сирам тоже протянул руку и провел кончиком указательного пальца по пальцам своего старого отца.

– Я буду ждать тебя в мавзолее, отец, – прошептал он.

И исчез в вихре пыли. Василевс остался стоять с поднятой рукой, перед глазами у него все расплывалось, на губах застыла счастливая улыбка.

Он пришел в неистовство. Мавзолей. Он найдет Сирама в мавзолее. Обеими руками он толкнул двойные двери своей спальни, и часовые, дремавшие, опираясь на громовые копья, подпрыгнули.

– Я иду увидеть своих детей, – объявил правитель. – Оставьте меня одного.

Начальник охраны щелкнул каблуками.

– Но, ваше величество, нападения…

– Это не имеет значения, – перебил его василевс.

Он зашагал прочь, подол его длинной ночной рубашки развевался. Монарх прошел по залитой лунным светом галерее, искажая ряд прямых теней, отбрасываемых арками на мозаичный пол, прошлепал босыми ногами по мраморным ступеням большой винтовой лестницы.

Рычание, хрюканье, сны спящих животных. Василевс прошел через зверинец, нарушив сон его обитателей. Светящийся шар, парящий над ладонью, освещал его белым сиянием. Монарх все углублялся в миниатюрные джунгли внутреннего двора, пышные растения появлялись в ореоле света и снова исчезали в сумраке ночи. Каждый лист, сминавшийся под его ногами, подтверждал три убеждения: во-первых, все это не сон; во-вторых, он действительно видел своего сына; а в-третьих, сын ждет его в мавзолее.

Наконец василевс подошел к магическомеханической двери, открыть которую мог только член семьи. Вот почему правитель никогда не переставал думать о возможном воскрешении Сирама: как еще объяснить исчезновение тела его сына, если он сам, лично, закрыл мавзолей после ухода скульптора?

Василевс сжал в кулаке светящуюся сферу, и она тут же погасла. Он перешагнул порог, взмахом руки закрыл за собой дверь и ступил в полумрак. Взгляд его был прикован к золотисто-желтому кругу, образованному тринадцатью саркофагами в глубине погребального зала. Никогда еще за сто шестьдесят два года сердце правителя не билось так быстро. Сирама нигде не было видно, но Сирам, наверное, находится где-то здесь, в темноте, очень близко, так близко…

Василевс спустился по лестнице, с каждым шагом шепча имя сына все громче и громче. Когда он достиг центра круга, образованного саркофагами, в которых так долго спали его любимые дети, он почти кричал. Он поворачивался из стороны в сторону, всматриваясь в каждый укромный уголок комнаты, ища того, кто посмел спрятать от него сына.

Казалось, тринадцать светящихся саркофагов завертелись вокруг него каруселью: двенадцать заняты, один пуст, двенадцать заняты, один пуст. Внезапно василевс не выдержал. Он вскинул руки над головой, и из его раскрытых ладоней вырвалась вспышка света, озаряя погребальный зал, так что стали видны все до последнего лепные элементы декора.

Кроме василевса, в зале никого не было.

Правитель медленно опустил руки. Столб света опал, и теперь лишь слабое сияние искрилось над ладонями василевса. Его разум только что сыграл с ним чрезвычайно жестокую шутку. Старик опустился на пол и упал на бок, подтянув колени к груди, чувствуя себя сломленным, уничтоженным. Вокруг него в саркофагах все еще покоились его двенадцать детей. Их безмятежные лица отражались в хрустальных крышках. Никогда еще василевсу так сильно не хотелось к ним присоединиться.

Увы, он проклял амазонок, убивших его наследников, и теперь не мог умереть.

– Что это за жуткая вонища? До чего грязные улицы!

– Хватит строить из себя чистоплюйку, Пирра: сколько раз мы с тобой спускались на первый уровень вместе с Ластом?

– Да, но я успела забыть, как здесь отвратительно.

Ластианакс слушал препирательства Петрокла и Пирры вполуха. Он правил своей слишком длинной черепахой, осторожно направляя ее по узким каналам первого уровня. Ему продали полностью экипированный экземпляр: к передней части панциря были приклеены волшебные прожекторы, освещавшие стоячую воду и утопающие в нечистотах улицы. Свет будил бродяг, спящих прямо на земле.

В отличие от верхних уровней, на первом даже глубокой ночью кипела жизнь. Крысы с визгом выскакивали из куч мусора; тут и там у входов в башни стояли подозрительного вида личности, жующие смолу из синего лотоса; по набережной прогуливались публичные девки.

– Следовало подождать до завтра, – уже в который раз повторила Пирра.

– Никто не посмеет напасть на трех магов, – ответил Ластианакс, сворачивая в узкий мрачный канал.

– На двух с половиной магов, – поправила его Пирра.

– Мое уязвленное самолюбие машет тебе ручкой, – фыркнул Петрокл.

– Успокойтесь, мы на месте, – сказал Ластианакс, резко натягивая поводья.

Во мраке он чуть не промахнулся мимо небольшой двери в стене башни, примыкавшей вплотную к каналу. Висевший на цепочке череп, заменявший вывеску, встретил посетителей зубастой улыбкой. В свете прожекторов его гладкая макушка поблескивала, как перламутр.

– Мило, – прокомментировал Петрокл.

Ластианакс спрыгнул на скользкие ступеньки, ведущие к двери. Он взялся за прикрепленную к двери человеческую бедренную кость, которая служила вместо звонка, и постучал. Палатес, несомненно, с восторгом добавил бы этот «молоток» в свою коллекцию. Секунды шли, за дверью все было тихо.

– Ну вот, я же говорила, следовало подождать до завтра, никто не откроет нам в столь поздний час, – недовольно проворчала Пирра.