Александр Бушков - Майор и волшебница

Не прошло и десяти минут, как она ко мне пришла.

Уже по стуку в дверь было ясно, кто там — кому еще стучаться, кроме нее? Притворяться спящим показалось глупо, и я крикнул:

— Войдите!

Она вошла, в том же сером платье, аккуратно прикрыла за собой дверь, прошла полпути до постели и остановилась, заложив руки за спину, чуть склонив голову к левому плечу, глядя с непонятной, но очень похоже, лукавой улыбкой.

— Ну, и что это все значит? — спросил я.

— Неужели вы не догадываетесь, господин майор? Я думаю, в любой стране, когда девушка приходит ночью к мужчине, это может означать только одно. Я как-то чувствую, что у вас нет в вашем тылу ни жены с тремя детьми, ни возлюбленной всей жизни, которой вы поклялись хранить верность на манер средневековых рыцарей…

«Чувствуешь или знаешь?» — так и подмывало меня спросить, но я сдержался. Сказал сухо:

— Линда, я ведь уже говорил, что никакой ты не военный трофей. И благодарности мне не нужны.

Линда подошла и непринужденно уселась на край постели, так что мне поневоле пришлось отодвинуться к стене. Досадливо вздохнула:

— Ну почему мужчины сплошь и рядом такие толстокожие? Кто говорит о военном трофее или благодарности? Ничего подобного, честное слово офицерской дочки. Вы мне нравитесь, вот и все. Вы мне понравились еще там, у моста. У вас в глазах не было ни похоти, ни даже обычных мужских желаний. Теперь я не сомневаюсь, что вы увидели во мне человека. Знаете, когда мы разговорились, я начала молиться, чтобы свершилось чудо и вы забрали меня с собой. Что-то подсказывало: вы можете обращаться со мной как угодно, но унижать не станете. Чудо произошло… Я вас хочу просто потому, что хочу. Поймите это наконец…

Она гибко встала, сняла через голову платье, под которым ничего больше не оказалось, аккуратно повесила его на спинку кресла и скользнула под перину. Прижалась, обняла, шепнула на ухо:

— Я уже не девушка, так что нет нужды обращаться со мной, как с хрупкой стеклянной вазой. Вы ведь этого тоже хотите…

Удержала меня, когда я потянулся выключить ночник, и отбросила перину. Что тут смаковать? Линда была жаркой и изобретательной, вот и все. Так что и время куда-то улетучилось, и война отодвинулась в невероятную даль, и я в конце концов поверил, что никакого притворства здесь нет, что она делает только то, что сама хочет. Представления не имею, сколько времени прошло, прежде чем мы замерли в счастливой опустошенности и долго лежали не шевелясь, молча. Наконец она пошевелилась, спросила:

— Я возьму сигарету?

— Конечно, — сказал я. — И мне прихвати.

А ведь ты влип, майор, и крепенько, подумал я, прикуривая. Вот уж не мальчик, но такой у тебя еще не было. Но ведь нет у нас будущего, чудес не бывает, еще несколько дней — и все кончится, так что тоска пробирает…

И я постарался тоску отогнать посторонними мыслями, в первую очередь веселыми. Кажется, получалось.

— Что ты улыбаешься как-то непонятно? — спросила Линда, уютно устроившись у меня на плече.

— Да вот подумал… Интересно, как отреагировал бы твой отец, застань он нас сейчас?

— Безусловно, он не пришел бы в восторг, — серьезно сказала Линда. — И вовсе не из-за того, что ты русский офицер, пришедший завоевать Германию. Просто он — отец. Я так полагаю, любому отцу было бы неприятно застать совсем молодую дочку в постели с мужчиной. Вот тебе было бы приятно?

— Не знаю, что и сказать, — честно признался я. — До отца взрослой дочери мне как до Луны пешком. И даже крохотной нет. И жены нет. И вообще, чтобы завести детей, надо еще живым с войны вернуться. А на войне, знаешь ли, по-всякому оборачивается…

— Не смей так говорить! — Линда прямо-таки вскинулась, нависла надо мной, опираясь на локоть. — Ты вернешься с войны! Вы все трое вернетесь с войны! Я так вижу!

И осеклась, словно боялась сказать что-то. А мне пришло в голову: что, если это не просто болтовня? И она, такая, в самом деле видит? Знавал я людей, которым предсказывали судьбу, и все сбывалось в точности — и слышал о таких серьезных предсказаниях немало. Черт, даже жить веселее чуточку после таких вот мыслей…

— Вернусь, — сказал я. — Уж это точно. Успокойся и сигаретку держи аккуратнее — перину прожжешь, а она чужая…

Линда, полное впечатление, отошла от мимолетной вспышки. Лежала рядом, не озаботившись прикрыться периной, медленно пускала дым и смотрела в потолок.

— Да, то, что ты противник, особой роли не играло бы, — сказала она задумчиво. — В конце концов, всякое на войне случается. Знаешь, мой дедушка, отец отца, воевал с французами в прошлом столетии. И у него случился в одном городке очень пылкий роман с француженкой, настоящей баронессой. Ей бы полагалось его ненавидеть, как завоевателя, а она в него влюбилась, и он в нее тоже. Их полк стоял в том городке полтора месяца, а потом ушел на родину. Они так никогда больше не виделись, ни разу друг другу не написали, но дед лет через тридцать, когда писал военные воспоминания, и эту историю изложил очень подробно — все помнил… Он их не собирался отдавать в печать, толстый гроссбух так и стоял у отца в библиотеке, лет в шестнадцать я на него наткнулась и прочитала.

— Ну, это была совсем другая война… — сказал я.

— Я понимаю, — сказала Линда. — Тогда воевали только люди, а теперь еще и идеологии. Только вот… Я же говорила как-то: наша семья была не в восторге от наци и старалась держаться от идеологии подальше, насколько это было возможно. Не борцы, конечно… — Она вновь приподнялась на локте и пытливо заглянула мне в глаза: — А разве у вас таких не было, когда пришли наши войска? Таких людей, что не сотрудничали ни с немцами, ни с партизанами — просто старались выжить, как могли? Я все равно не поверю, если ты скажешь, что таких людей не было…

— Да были, — вздохнул я. — И немало… Линда, давай не будем об этом, что-то мы очень уж серьезную тему выбрали…

— Как скажешь, — покладисто согласилась Линда. — Можно я буду называть тебя Теодор?

— Конечно, — сказал я. — Ну какой я тебе теперь «господин майор»? Теодор — и всё тут…

Линда потерлась щекой о мое плечо и вдруг спросила с хорошо скрытым волнением:

— Теодор… Я смогу остаться с тобой?

Я медлил, сколько мог, но все же вынужден был сказать:

— Нет.

Она пытливо глянула мне в глаза:

— Ты не хочешь?

Линда лежала, тесно прижавшись ко мне, и я чувствовал, как она напряглась, как колотится ее сердце.

— Не во мне дело, — сказал я. — Будь моя воля, я бы с тобой не расставался, сколько возможно. Только от моих желаний ничего не зависит. Абсолютно ничего. Я тебе кратенько изложу ситуацию. Жизнь свое берет и на войне. У многих старших офицеров есть… постоянные подруги. Только это всегда девушки, которые тоже служат в армии. Правда, здесь, в Германии, появились и другие. Девушки, которых угнали сюда на работу из Советского Союза… а то и других стран, в свое время оккупированных вермахтом. На них тоже, в общем, смотрят сквозь пальцы, хоть и не везде. Но вот немки… Понимаешь, есть строгий приказ с самого верха: не поддерживать известных отношений с немками, пусть сами они сто раз согласны…