Александр Бушков - Майор и волшебница

Стожаров мне и сообщил, что от Мазурова пришла радиограмма с просьбой, если обстановка позволяет, остаться в немецких тылах еще на денек-другой — кажется, наклевывается возможность раздобыть новую интересную информацию в дополнение к уже собранной. Комдив разрешение дал.

А назавтра на «кукурузнике» прилетел полковник Грандовский из штаба армии — на сей раз не распекации ради (он был мастер на разносы, но всегда по делу), а для выполнения более приятной обязанности. Приказал собрать артиллеристов вкупе с Васей Тычко и вручил всем медали «За боевые заслуги». Ну а попутно сообщил нам с Кардашовым, что оба мы представлены к Красному Знамени. Вот только представления к орденам должен еще утвердить командарм (а он сейчас в Москве на совещании у Самого), а такими медалями имеет право наградить и комдив, от чьего имени полковник сейчас и выступает (самого комдива тоже вызвали на совещание, в штаб армии). А еще Грандовский туманно намекнул на то, о чем у нас и так многие догадывались: большое наступление не за горами, и касаться это будет не только нашей дивизии — бери выше…

Пушкари были радешеньки, и уже через два часа, по точным сведениям, медали обмыли, но аккуратненько, в меру, против чего я ничего не имел — их законное право, если в меру…

А вот Вася Тычко ходил определенно смурной. Многие этому удивлялись, но я-то прекрасно знал, в чем причина: Вася был парень правильный, совестно ему таскать на груди абсолютно им не заслуженную, чужую медаль.

По совести и справедливости, медаль эта должна принадлежать Линде. Трудно сказать, сколько жизней наших бойцов она спасла, но ясно, что немало. Не будь та с унаследованными от бабушки умениями, не обнаружь она колонну заблаговременно, нетрудно предсказать, как развивались бы в этом случае события…

Колонна, несомненно, вошла бы в городок, часовые и ночные патрули ее конечно, быстро обнаружили бы и без совершенно неуместного в такой ситуации «Стой, кто идет?!» открыли бы стрельбу — и эсэсовцы наверняка стали бы пробиваться с боем (что подтверждали и допросы пленных). А это был бы совсем другой бой…

Людей у меня было более чем вдвое больше, имелись пушки, броня, рота станкачей, ручники и трофейные фаустпатроны. Вот только все мое не ожидавшее появления немцев воинство мирно дрыхло в исподнем, разбросанное кто где. В конце концов мы немцев непременно задавили бы, но, как показывает опыт, какое-то время царила бы неразбериха и полное отсутствие командования при полном незнании обстановки. Время не такое уж долгое, но достаточное для того, чтобы батальон понес ощутимые потери — какие тут восемь легкораненых, все было бы гораздо печальнее. Если бы не Линда…

Словом, медаль ей полагалась по заслугам — но кто это знал, кроме нас с Васей?

Все во мне протестовало против явной несправедливости, но что я мог сделать? Как командир отдельного разведбата, имел право наградить именным пистолетом, но нужен он ей, как зайцу подсвечник. Да и в батальоне неправильно поняли бы, решили, что это уж чересчур, в том числе и те, что благодаря ей остались не убитыми и не ранеными. Подарить ей и то нечего. Ситуация…

И все же я нашел выход! Когда нашлось свободное время, за неимением лучшего пригласил погулять по лесу. И угодил в десятку. Когда мы, держась за руки, прошли с полкилометра, Линда тихонько сказала, сияя глазами и улыбкой:

— Спасибо, Теодор. Ты замечательно придумал. Как будто и нет войны…

Ну, тут уж пришлось остановиться под елкой, и не на минутку. Да и потом останавливались под елями частенько. У меня тоже настроение было превосходнейшее — и не припомню, когда последний раз вот так гулял по лесу с девушкой. В самом деле, как будто и нет войны.

Во время одной из таких остановок прильнувшая ко мне Линда шепнула на ухо:

— Теодор, может, это и политически неправильно… (Надо же, и этих словечек нахваталась!) Но я скажу честно. В вашей армии нижнее женское белье просто ужасное…

Я легонечко отстранил ее от себя, заглянул в глаза и улыбнулся во весь рот:

— В нашей, Линда, в нашей, ты не забыла? И форма у тебя нашей армии, и присяга…

— Ой, извини, — чуть смутилась она. — Я чисто машинально…

— Да ладно, — сказал я. — Я ж понимаю, что чисто машинально… Ага, и гвардейский знак еще у тебя, и Слава-комсорг круги вокруг тебя нарезает, точно знаю, что агитировал в комсомол вступать. Ты как, не надумала еще?

— Прости, пока нет, — с напускным раскаянием призналась Линда. — Я еще, как это… Политически незрелая, вот!

— Авось поправим дело… — сказал я. — А белье в самом деле ужасное, что тут скажешь. Но ты в лучшем положении: ты, уж мне ли не знать, свое прежнее носишь… В обычной части тебе за такое непременно влепили бы пригоршню нарядов вне очереди, но я никому не наябедничаю…

Этот привал особенно затянулся, так что мне пришлось потом долго и старательно очищать гимнастерку и юбку Линды от жухлых еловых иголок, а заодно свою фуражку и ее пилотку, валявшиеся под деревом. Пуговицы она застегнула сама, но ворот гимнастерки оставила расстегнутым. Я тоже — все равно некому было здесь следить за соблюдением устава.

Потом мы вышли к маленькому озерцу, уже наполовину превратившемуся в болото, — у нас в тайге тоже такие водились. И Линда вдруг резко остановилась, так что я на нее едва не налетел. Обернулась ко мне, и я с нешуточным удивлением обнаружил, что ее очаровательное личико вдруг стало если не испуганным, то уж точно встревоженным.

— Теодор, уйдем отсюда!

— Да что случилось? — спросил я в совершеннейшем недоумении.

Абсолютно ничего вокруг не давало ни малейших поводов для тревоги: просвеченный солнышком ельник, спокойная темно-зеленая вода, на которой лежат толстые большие листья незнакомых мне растений, кайма пожелтевших палых иголок вдоль берега… Или тут опять дало о себе знать что-то связанное с ее умениями? Утопленник на дне, которого Линда почуяла? Водяных я никогда не видел, но скорее верил в них, чем не верил (точнее, верил деду Пантелею и еще парочке человек, в свое время уверявшим, что они все же есть).

— Вот, видишь? — Она вытянула руку, показывая пальцем.

Ну ни черта не понятно! Там, куда она показывала, сидела на листе самая обыкновенная лягушка, не особенно и большая, как две капли воды похожая на наших, которых мы ловили мальчишками (и иногда, каюсь, совали за шиворот девчонкам). Безобидная, как пень с опятами, вызвавшая даже легкий приступ ностальгии по Сибири, где я пять лет не был.

— Пошли! — Линда схватила меня за руку и зашагала прочь, быстро, решительно. Я шел за ней, как телок, ничего не понимал и оттого чуточку злился.

Она остановилась только метров через триста, облегченно вздохнула, словно сбросила с плеч тяжеленную ношу, достала из нагрудного кармана гимнастерки пачку сигарет и нервно закурила. Выдохнула: