Генри Олди - Если герой приходит [СИ litres]

Бережный, можно сказать, нежный Алкимен. Тихий Делиад. Вот что мне запомнится из этого сумасшедшего дня. Спина пройдет, а чудо останется.

Кажется, я задремал. Снилась львица. Она меня съела, я был рад. Честное слово, лучше чем так. Потом я ее съел, львицу. Потом Сфено прилетела, крыльями хлопнула. Потом радуга. Потом папа пришел.

И я сразу проснулся. А кто бы не проснулся?

– Кыш отсюда! – велел папа братьям.

В смысле, сыновьям.

Мы остались наедине. С папой был раб, он поставил для папы складной дифрос – табурет с сиденьем из перекрещенных ремней и ножками в виде львиных лап. Когда раб ушел, а папа сел, я обрадовался. Смотреть на ремни было больно. На львиные лапы – тоже. Отвернуться?

Папа обидится.

– Что ты понял? – спросил он.

– Сбегать из дома нельзя, – ответил я.

– Что важнее: сбегать – или из дома?

Я вздохнул:

– Из дома.

– Где твой дом?

– Здесь.

– Что еще ты понял?

– Больно, когда лупят. Очень.

Делиад тихий, Алкимен бережный. А я честный.

– Что еще?

– Ты бил меня как родного, – сказал я.

– Уже лучше. Теперь мы можем поговорить. Как?

– Как отец с сыном? – предположил я.

– Как мужчина с мужчиной. Это значит: начистоту. Я знаю, почему ты сбежал.

– Не знаешь, – возразил я. – Не можешь знать.

– Липа, – Главк был серьезен. Лишь в уголках глаз собрались лукавые морщинки. – Старая липа на заднем дворе. Тебя видели на ветке.

– Кто?

– Раб-прибиральщик. Дальше: щель. Щель между крышей и стеной гинекея. Я все собираюсь ее заделать. Теперь заделаю, не сомневайся. Наглухо! Дальше: мать. Твоя мать наговорила лишнего.

– Она призналась? – ахнул я. – Тебе?

– Аглая призналась. Мне даже не пришлось грозить ей. Едва узнала, что ты пропал… Ей еще тогда показалось, что она видит твои наглые, твои блестящие глазенки. Щель, если ты забыл, открыта с обеих сторон. Аглая заподозрила, что ты там, но было поздно. Говорит, приметила тебя, когда ты уже слезал на землю. Если бы раньше, и сама молчала бы, и госпоже намекнула… Ты знаешь, что было с матерью, когда выяснилось, что ты удрал?

– Что? – бросил я со злостью, которой сам не ожидал. – Обрадовалась?

– Кинулась за ворота. Босиком, простоволосая. Искать тебя, дурака. Прощения просить. Когда ее схватили, билась в истерии [71] Диагноз «истерия» встречается у Гиппократа. . Женщины, они такие. Им на слово верить нельзя. На словах они тебя убить готовы, а на деле за тебя кого хочешь убьют. И наоборот…

Папа вздохнул:

– Учись, сынок, понимать женщин. Дело бесполезное, все равно что сажать оливы на море. Но развивает терпеливость. Все равно ведь не научишься…

– Кто меня принес? – спросил я.

Он все понял. Все-все, клянусь.

– Не знаю.

– Врешь!

– Сынок, я сейчас не поленюсь, схожу за вожжами. С отцом так не говорят, а с правителем – тем более. Правда, не знаю.

– Как такое может быть?

– Очень просто. В те дни Эфирой правил Сизиф, мой отец. Помнишь дедушку? Он похож на человека, который будет советоваться с сыном? С кем угодно?! Тебя принесли ночью. Мужчина и женщина, оба закутанные в плащи. Женщина высокая, мужчина не очень. Я их не видел, мне привратник рассказал. Спросили Сизифа Эфирского, привратник доложил. Твой дед вышел. Мужчина что-то сказал ему, привратник не расслышал, что именно. Твой дед пригласил их в дом, они отказались. Привратника выгнали за ворота. В дом твой дед вернулся с тобой на руках. Мужчина с женщиной ушли. Вроде бы на юг, точно не скажу.

– Ушли?!

– Не улетели. Не расточились. Не обернулись птицами. Ушли своими ногами, за это поручусь. Ты огорчен? Твой дед разбудил меня. Сказал: вот твой четвертый сын. Мама узнала утром, ночью за тобой смотрела Аглая. Боялась, что ты будешь вопить как резаный. Нет, ты проспал до утра. Ты вообще рос спокойным ребенком.

Я увидел это воочию. Мужчина и женщина. Женщина высокая, мужчина не очень. Сверток на руках. Ночь на подходе. Разговор с дедушкой. Кто же это был, если Сизиф Эфирский после краткой беседы с незнакомцами принес чужого ребенка домой? Нарек внуком?!

Посейдон, подумал я, задыхаясь. А вдруг?

– И еще, – папа встал, собираясь уйти. – Привратник сказал мне, что чуть не обмочился.

– С чего бы?

– От страха. Гости были самые обычные. Но стоять рядом с ними… Страшно, сказал привратник. Так страшно, что дышать нечем. В прошлом – колесничный воин, ветеран, участник многих битв, он ничего в жизни так не боялся, как этих людей. Они ему не грозили, просто спросили Сизифа. И тем не менее у привратника тряслись поджилки. Тебе не кажется это странным? Мне вот показалось.

– А дедушка?

– Что – дедушка?

– У него не тряслись поджилки? Он не испугался?

Главк кликнул раба. Подождал, пока тот унесет табурет, двинулся следом.

– Твой дед, – папа задержался на пороге. – Полагаешь, он знал, что такое страх?

Вепрь ломился через сухой валежник.

Да, никакого вепря, вы правы. Никакого валежника. Площадка для упражнений. На площадке – мы с Делиадом. А треску как от вепря. Хоть уши затыкай!

Уши заткнуть нечем: обе руки заняты. На одной щит, в другой меч. Деревянный, учебный. Рубимся почем зря, как в последний раз: только щепки летят! Ну, это я – почем зря. У Делиада вовсе не зря выходит, получше моего. Не вели наставник Поликрат ему защищаться и только, он бы меня давно зарезал, как мясник свинью. К великому Делиадову сожалению, нападать Поликрат велел мне.

Нападаю как могу. А как я могу? Не очень. Делиад мои удары принимает на щит. Меч опустил, издевается.

– Не молоти его, не на току́.

Это наставник:

– Двигайся, иди в обход! И коли, не руби.

Ага, как же! Делиад тоже не дурак: я в обход, а он разворачивается. И опять передо мной щит, куда ни сунься!

– Коли! Не руби, коли. Ищи щель!

А если так? Сверху, снизу! Справа, слева… Нет, слева неудобно. Ноги, голова, ноги! Тычок справа. Голова, голова – ноги! Тычок…

Ну никак!

Обливаюсь потом, пыхчу, кряхчу. Без толку. Что там кричит наставник? Не слышу, в ушах кровь стучит боевым барабаном. Лоб в лоб! Бросаюсь на Делиада: щит в щит. Сомну, опрокину, добью!

Ага, разогнался! То есть я таки разогнался – и как на стену налетел. Делиад старше, тяжелее. На ногах стоит крепко. Зря это я…

Хорошо быть умным. Плохо быть умным задним числом. А с размаху сесть на задницу и отчаянно махать мечом, отбиваясь от наседающего Делиада – хуже некуда! Брату надоело защищаться. Прет на меня, не дает встать, молотит почище, чем я его! Закрываюсь щитом. Сунулся подсечь Делиаду ноги – огреб сверху, в плечо, через щит.

И еще раз.

– Убит!

– Ранен!

– Хватит.

Делиад послушался, отступил. Я махнул вслед мечом, не достал.

Поднялся на ноги.

– Перерыв, – велел наставник Поликрат. – Ополоснитесь, переведите дух. Делиад – хорошо. Нельзя все время защищаться, убьют. Гиппоной – плохо. Почему тебя убили?