Генри Олди - Если герой приходит [СИ litres]

– Я слабейший из Олимпийской Дюжины, – он изучал меня, как гончар изучает кусок глины, прежде чем взять в работу. – Отец, дяди-тети, братья и сестры – все они сильнее меня. Кроме разве что тетки Гестии. Полагаю, она скоро покинет Олимп, уступит место кому-то сильнейшему. Но это дела семейные, тебя они не касаются. Для тебя я – бог, понимаешь?

Я кивнул.

– Нет, не понимаешь. Ты смертный, я бог. Такова наша природа. Что она значит? Если ты, смертный, мне угрожаешь, я, бессмертный, тебя убиваю. Убиваю так, как это свойственно моей природе. Аполлон разит стрелой, чаще – моровой. Зевс – молнией. Афина…

– Копьем! – догадался я.

– Бывает, что и копьем. Но чаще она превращает тебя в какую-нибудь гадость. В паука, например. Хочешь быть пауком? Сплетешь паутинку, скушаешь муху…

Я содрогнулся.

– Природа Афины тоньше, чем честный удар копьем. В любом случае, мы – такие как я – не терпим соперничества. Стань мне соперником, только намекни на это, и я покончу с тобой. Даже если я чего-то от тебя хочу, если ты мне полезней живой, если твоя смерть невыгодна для меня – обо всех этих доводах я вспомню потом. Я буду сожалеть. Но в момент соперничества… Я прикончу тебя весело, затейливо, хохоча и наслаждаясь. Такова моя природа, не испытывай меня.

Он говорил со мной, как со взрослым. Я не до конца понял, о чем он. Какое там! Я и десятой доли не понял. С годами понимание сделается полней, пропитается горечью жизненного опыта. Но сейчас я был мальчишкой на пороге девятилетия. Ребенком, с которым говорят по-взрослому. Никакие драгоценности не купили бы меня вернее, чем этот подход. Я имел дело с богом, ведающим путями, в том числе и путями к сердцу собеседника.

– Я буду осторожен, – сказал я. – Почтителен.

– Добавь: «Я постараюсь».

– Я постараюсь. А какова моя природа?

– Ты голоден? – он встал. – У меня есть сыр, лепешки и мед.

Все мои благие намерения пошли прахом:

– Сыр? Лепешки? Ты что, пастух?! Ты же бог! Сотвори фиги с миндалем! Белый хлеб! Свинину с тимьяном и уксусом! Бараний горох с чесноком! Жаворонков, набитых маслинами…

– Сыр, – терпеливо повторил Гермий. – Лепешки.

– Молоко?

– Вода.

– Ладно, – вздохнул я. – Давай лепешку.

– В пещере или здесь?

– Здесь. В пещере, небось, сыро.

Опомнившись, я добавил нараспев:

– Я, Гиппоной из Эфиры, взываю к тебе, Благодетельный! Услышь меня, будь милостив ко мне! О малом молю тебя, бог…

– Заткнись, – буркнул Гермий. – Вот же на мою голову…

И скрылся в пещере.

Я надеялся, что еда хотя бы прилетит ко мне на подносе с крылышками. Увы, Гермий вынес все своими руками, в корзинке из ивовых прутьев. Поставил на камень поменьше, первым взял лепешку, разломил. Я ждал, что он предложит мне кусок, как хозяин гостю. Не предложил. Бесстрашная лань подбежала к Подателю Радости, ткнулась носом в плечо, потянулась губами к лакомству. Гермий взял из корзинки щепоть соли, хорошенько присолил лепешку – и только потом отдал лани.

Я пригляделся и ахнул. Копыта хрупкой лани и впрямь были из меди, а рога из червонного золота.

– Встретишь в лесу, – предупредил Гермий, провожая лань взглядом, – не вздумай поохотиться. Природа моей сестры Артемиды более жестока, чем моя. Затравит псами, нашлет вепря, принудит броситься в огонь. Ты слышишь меня?

Я кивнул.

– Считай это первым знаком моего покровительства. Ешь, это второй знак. Ешь и слушай. Я буду перечислять, что знаю. Не перебивай, я разрешу тебе говорить потом. Итак, я собирался тебя убить – там, во дворе вашего дома…

К сожалению, я успел откусить от лепешки. Горло сжалось, кусок застрял. Я закашлялся, схватил плошку с водой. Глоток, другой, и кашель унялся. Неужели Гермий сочтет, что я его перебил?

– Я собирался тебя убить, – повторил бог. – Тебе уже известно почему. Я развлекался, глядя, как змеи душат тебя. Я собирался продлить развлечение, иначе ты умер бы сразу.

– Такова твоя природа.

Ну почему, почему мой дурацкий язык бежит впереди здравого смысла? Он же велел помалкивать!

– Такова моя природа, – согласился бессмертный юноша. – Арей убил бы сразу. Я должен быть благодарен своей природе за это промедление. Пока ты задыхался, в небе проступила радуга. Я знаток радуг, тебе это известно?

С набитым ртом я замотал головой: неизвестно, мол!

– Я вестник моего великого отца. Когда я лечу с поручением, мой полет отмечает радуга. Златокрылая Ирида, сестра гарпий – вестница богов. Она летает с быстротой ветра, а за ней…

– Радуга! – догадался я.

Замечу, что ел я как не в себя. И воду хлебал: любо-дорого посмотреть! Не от голода, нет, и не от жажды. Бог угостил меня, принял как гостя, у себя дома. Значит, закон гостеприимства на моей стороне. Зевс, отец Гермия, на моей стороне! Захоти Гермий теперь обидеть меня, и закон гостеприимства ему не позволит. От такого не очистят даже бога, мне дедушка говорил.

Уверен, Гермий это тоже знал. Иначе не предложил бы еду.

– Да. Наши радуги похожи, но любой бессмертный, имеющий острый взор, сразу скажет: вот летит Гермий, а вот Ирида. Не спутает, понял? Радуга Ириды облачная [72] Облачные радуги формируются из капель воды в облаках. Они выглядят белыми, так как капли воды очень маленькие. Облачные радуги намного больше обычных радуг. , моя же обычная.

Я кивнул. Облачную радугу над рекой мне показывал табунщик Фотий. Он только не сказал, что это летит Ирида.

По малолетству я не мог понять, зачем Гермий рассказывает мне про вестников и радуги. Надо вырасти, хлебнуть горя, чтобы узнать: такие, как этот бог, не рассказывают – они размышляют вслух. Говорят с тобой и не с тобой; укладывают свои знания, домыслы, предположения стройными рядами, камень к камню. Собеседник для них – инструмент, с помощью которого они думают.

– Тритон, сын Посейдона – вестник глубин. Когда он трубит в рог, возвещая волю своего отца, над ним тоже вспыхивает радуга. Эта радуга – отраженная, ее рождает морская гладь.

Сын Посейдона? Вестник отца? Я чуть не заплакал. Вестник! Не то что я, неудачник. Нет, стойте! «Пока ты задыхался, в небе проступила радуга…» Пока я задыхался? Мне что, надо умереть, чтобы прославиться?!

– Лунные радуги оставляют вестницы Гекаты, Владычицы теней. Твоя радуга иная, ты знаешь.

Он подождал. Ну да, я должен был крикнуть, спросить: «Какая?» Я промолчал. Кажется. Гермию это понравилось. Хотя, имея дело с ним, я ни в чем не был уверен.

– Твоя радуга огнистая. У нее есть хвост и грива. Я ничего не слышал о вестниках, чей путь отмечала бы огнистая радуга. А ты?

Неужели он рассчитывал, что я отвечу?!

«Победу в битве приносят не только сила и храбрость. Ум и хитрость не менее важны. Это так же верно для богов, как и для людей. Ум и хитрость! Запомни это, парень, и слушай дальше…» Я слушаю, дедушка. Я слышу твой голос. Да, я не так умен, как ты, мне не заковать смерть в золотые цепи. Но каждый из нас катит в гору свой камень. Ты рядом, Сизиф, сын Эола. Толкаешь, держишь, подставляешь плечо.