Сергей Малицкий - Тени Богов. Избавление [СИ]

Рит просидела на теплом, нагревшемся от солнца и задов нищей братии, камне еще часа три. За это время мимо проследовали несколько обозов, несколько всадников и полно пеших путников. Она запомнила троих. Молодого красавчика в богатых одеждах, напоминающего выбравшегося из-под родительского крыла изнеженного барчука. Неприметного на первый взгляд седого поджарого ветерана с походным мешком за плечами и с угадывающимися под одеждой легкими доспехами. И широкоплечего здоровяка с кошачьими повадками, который, судя по одежде, числил себя купцом или приказчиком, но вел себя так, словно расположился у мышиной норы в ожидании легкой добычи. Все трое были всадниками. У каждого имелся меч. Каждый, разве что барчук не в полную силу, старался не бросаться в глаза. И каждый из них, поравнявшись со сломанным менгиром, начинал шарить вокруг глазами, выглядывая кого-то.

За час до вечернего сумрака Рит сползла с камня и поволокла мешок с прялкой к дороге. Мимо как раз двигался очередной обоз. Она окликнула первого же возницу, который оказался старшим обоза, и показала ему горсть медяков, нарочито шамкая, что ей нужен угол любой из подвод до переправы через Ису. Возница почесал в затылке, сообщил старухе, что до переправы еще почти два дня пути, полтора так уж точно, и как бы она не померла по дороге, плохая это примета, мертвая старуха в собственной телеге, на что Рит показала ему серебряный, после чего тут же оказалась на краю телеги вместе с прялкой и обещанием кормить ее до самой границы королевства.

Через час над одалской равниной со всеми ее полями, рощами, деревнями и затаенным страхом перед происшедшим и продолжающим происходить со всей Берканой начал опускаться сумрак, и Рит, которая так и сидела на краю подводы, наконец почувствовала невыносимую пустоту внутри и заплакала.

— Ты что, мать? — оглянулся возница, верно последние лучи солнца блеснули на мокрых щеках Рит.

— Девоньку одну оплакиваю, — ответила она. — Была хорошая девонька. А теперь нет ее. И мне без нее плохо.

— Потому и с места сорвалась? — понял возница. — Ничего не поделаешь. Наверное, такая же старушка, как и ты? Время не обманешь. Была и нет. Смирись. Все там будем. Рано или поздно.

— Я понимаю, — проскрипела в ответ Рит и подумала:

«Лучше поздно, чем рано».

Смотреть по сторонам было довольно интересно. Особенно с утра следующего дня, когда обоз миновал рощи и перелески и пополз по тракту, на котором деревня следовала за деревней. Тем более что берканцы довольно сильно отличались от фризов. Они были, похоже, не настолько аккуратны и обязательны, как фризы, но трудились явно не меньше последних. И дома их были не столь вылизаны, и вымеренные изгороди заменяли кривоватые плетни, но как и во Фризе — на полях паслись дородные стада, в палисадниках пестрели цветники, а в полях поднимался будущий урожай. Трижды в день Рит получала в руки чашку берканского наваристого супа и ломоть хлеба, а возница не реже чем через час оглядывался и спрашивал старушку — не надо ли придержать лошадь, чтобы бабушка отлучилась по нужде, старый как малый, где застигнет, там и присядешь, на что Рит только мотала головой и скрипела, что она как все, нечего тратить на нее ни время, ни собственную доброту.

Этот возница, похоже, был добрым человеком, поскольку уже ранним утром следующего дня подъезжая к переправе, плутая по улочкам большого одалского села, продолжал оглядываться на нее и говорить с ней о чем-то, а она, отвечая ему невпопад, вдруг поняла, что у старушеского бытования есть одно большое преимущество. Ее не замечали. Нет, на нее никто не пытался наступить, когда она сползала с телеги на недолгих стоянках, ее никто не сшибал с ног, но ее не замечали. Она с ее морщинами и нарочито согнутой спиной была для всякого вокруг словно пустое место. Или, скорее чем-то вроде придорожного куста. Она была никому не нужна и всякому могла стать противна. Конечно, только с той минуты, когда попытается обратить на себя внимание или обратится с какой-нибудь просьбой. С другой стороны, разве не подходили к ней добряки, когда она сидела на обломке менгира рядом с такими же нищими? Подходили. И подходили для того, чтобы сунуть монету именно в ее кулак. Может быть, не стоило думать о людях плохо? Да и этот возница… Не серебряный же он отрабатывает?

Вскоре путь был закончен, за домами блеснула река, и возница придержал лошадь у мытарской будки на низком берегу, который был застроен сараями и какими-то навесами. Окрикнул подводы, следующие за ним, и обернулся, чтобы сообщить бабушке, что пришла пора расставаться, но Рит уже на подводе не было. Она сползла с нее едва ли не на ходу, стянула мешок, заставив проезжающего мимо верхового расширить глаза, уж больно ловко дряхлая бабка управлялась с громоздкой поклажей, и нырнула в проулок между сараями. Внимания мытарей или одалских дозорных ей точно было не нужно.

Через десять минут она уже ковыляла вдоль воды, выбирая, на какой лодке ей лучше переправиться на левый — высокий берег реки, которая и в самом деле раскидывалась здесь едва ли не на половину лиги, и одновременно разглядывала и белые городские стены на той стороне, и белые башни, и белых чаек, что галдели над головой. И в самом деле, море было рядом. Во всяком случае ветер с устья реки нес как будто соленые брызги и запах прелых водорослей.

Наконец, лодочник нашелся. Он поинтересовался, что забыла в этакую рань пожилая женщина на другом берегу реки и есть ли у нее подорожная, а то ведь по дури можно и ярлыка на перевозку лишиться, минуту с трудом разбирал буквицы на показанном ему пергаменте, после чего подхватил мешок Рит и, сетуя, что в старухе в чем только душа держится, а волочет она за собой этакую тяжесть, разместил ее в лодке. Сел на весла и, поклонившись покидаемому берегу, пробормотал наверное привычную присказку:

— Не поминай лихом, Одала. Я ненадолго в Исану и снова вернусь к тебе, хоть ты и не родная сторона.

— Не один ли демон, — проскрипела Рит. — Что там Беркана, что там.

— Не один, — покачал головой лодочник. — Вот если взять и посадить в один ряд гебонца, йеранца, одалца, исанца, пертца и райдонца — сразу и не отличишь, кто из них — кто, это да. А вот если подбросить над ними горсть медяков, то сразу поймешь, без ошибки.

— И как же понимать надо? — спросила Рит.

— Смотреть надо, — хмыкнул лодочник. — Тот, кто сразу полезет драться с соседями — это гебонец. Он же еще и скулить будет, когда сам в морду схлопочет. Тот, который будет требовать собрать все в кучу а потом поделить поровну, даже на долю гебонца часть отсыпать, это будет йеранец. Тот, что разом поднимет полы, чтобы чуть ли ни половину монет поймать подолом, да бежать бросится, тот точно одалец. На пол упадет и станет монетки подбирать, да за щеку пихать, точно сурок какой — это уж пертец, не кто иной. А кто будет сидеть пень пнем, а потом ныть, что не понял ничего, что это звенело такое, это райдонец. Никаких сомнений.