Екатерина Мекачима - За тридевять земель [litres]

Ратибор растерялся: юноша переглянулся с Борисом, который во все глаза смотрел на него.

– Это тебе не урок в Ведомире, подсказок не жди! Отвечай на вопрос старшего! – Ачим шагнул к замершему Ратибору.

– Я не учился в Ведоми… – начал Ратибор, но Ачим перебил его:

– Отвечать на вопрос старшего, а не разглагольствовать, малёк!

– Я не п-понял вашего вопроса… – еле вымолвил Ратибор.

– Ты ум Сварогу отдал?! – прикрикнул Ачим. – Может, тебя в Свагобор отправить, малёк?!

Ратибор не знал, что и думать: мысли спутались в неясный клубок.

– Я же ненадолго остановился… – наконец выдавил из себя он.

– Что ты лепечешь?! – Ачим начинал выходить из себя, и наблюдавший за разговором ловчего и новобранца Борислав сделался белым как снег. Ачима при нём ещё никто не доводил до такого состояния. – Отвечай на вопрос, малёк!!! Или решил, что тебе всё дозволено из-за покровительства царя и наместника?!

– Я т-так не решил. – Ратибор шагнул назад. – Я ненадолго остановился. Я не помню, какое наказание за то, что во время службы смотришь на город! – произнёс на одном дыхании Ратибор дрожащим голосом.

Ачим гневно сжал кулаки. Борис, продолжая с ужасом смотреть то на Ачима, то на Ратибора, на всякий случай отошёл дальше.

– Ты испытываешь моё терпение, малёк, – процедил Ачим, краснея. «Все совсем худо», – подумал Борислав. Ратибор продолжал непонимающе глядеть на ловчего.

– Отдавших ум Сварогу спрашиваю. Что. Ты. Должен. Был. Сделать?! – отчеканил Ачим, прищурившись. Его светлые глаза налились краснотой, а рыжая борода подрагивала от злости.

Ратибор молча смотрел на Ачима: юноша не мог понять, что желает услышать от него ловчий, раз остановка во время обхода города не являлась поводом для наказания.

– Язык проглотил? – Голос Ачима осип, и ловчий побелел от злости. – Седмицу уборные в казармах драить будешь!!!

– Я, Сварог свидетель, действительно не понимаю, что должен был сделать! – не выдержал Ратибор. – Я вам говорил, что остановился ненадолго, чтобы посмотреть на город, и я не знаю, какое за это причитается наказание! – Услышав речи Ратибора, Борис сделался мертвенно-серым.

– Две седмицы, – прошептал Ачим. – Поверь, ни царь-батюшка, ни его наместник от справедливого наказания тебя не уберегут! Если же не ответишь на мой вопрос, третья седмица, полагай, тебе обеспечена.

– Полно, Ачим, – громкий голос был низким: новобранцы и ловчий не заметили, как к ним подошёл Годогост, военачальник стражи Южной Стены – уже седой, но могучий и спокойный воин. – Шёл я по стене с проверкой, а вы даже не заметили старшего. – Ачим и новобранцы обернулись на говорившего. – Я уверен, если новобранцы и провинились, то только по глупости, не из злого умысла, – по-отечески улыбнулся Годогост.

Ачим гневно посмотрел на военачальника Почётной Стражи Южной Стены и, пересилив себя, положил руку на сердце и поклонился Годогосту.

– Гой еси, Годогост, – с трудом сдерживая гнев, говорил Ачим. – Мо́лодцы наши непозволительно распустились.

– Что же вы сделали такого, раз так гневается ловчий? – поинтересовался Годогост, внимательно глядя из-под густых бровей то на Ратибора, то на Бориса. Годогост был полной противоположностью Ачима: в его низком голосе, уверенной позе чувствовалась настоящая сила.

– Я покинул свой пост, чтобы прогуляться, – признался Борислав. – На стене встретил Ратибора и решил пройтись с ним до следующей смотровой башни.

– Вот уж действительно глупость и безответственность, – покачал могучей головой Годогост. – Разве ты не понимаешь, что от твоей службы зависят жизни и спокойствие горожан? – нахмурился военачальник, и Борис опустил взгляд. – Как тебя звать? У тебя есть родные?

– Борислав меня зовут, – ответил юноша. – Родные в Солнцеграде живут.

– Коли ты такой безответственный, в следующий раз, когда гулять захочется, о семье подумай. Мало ли что случится: корабли иноземные или, чего хуже, Змиевы слуги, а ты не заметишь беды, потому как прохлаждаешься. – Годогост перевёл взгляд на Ратибора: – А ты, случаем, не тот самый Ратибор, который с наместником из Велейных островов прибыл?

– Тот самый, – кивнул Ратибор.

– И ты, как я понимаю, поддержал беседой Борислава, вместо того, чтобы призвать к дисциплине?

– Да, – признался Ратибор. Он догадался, что хотел услышать от него ловчий. Ратибор посмотрел на Ачима: – Кажется, я понял свой проступок.

– Хвала Богам! – гневно прошелестел Ачим.

– Только мне полагается три дня исправительных работ, а не две недели, – набрался смелости Ратибор. Борис, Ачим и Годогост удивлённо посмотрели на новобранца.

– Ты ещё торговаться сбираешься? – ахнул Ачим.

– Думается, каждому будет достаточно отработать по седмице, – предложил Годогост. – А тебя, Ратибор, спрашивал посыльный из Царского Терема, – сказал военачальник стражи. – Бересту передал и устное послание о том, что царь велит тебе присутствовать на Великом Царском Соборе.

Ратибор не верил своим ушам.

– Отец Сварог! – пролепетал Борис.

– Так я вроде всё рассказал царю, – растерянно ответил Ратибор. Предстоящий Царский Собор внушал ужас ещё больший, нежели мытьё казарм.

– Опять! – Ачим воздел руки к небу. – Я бы заставил тебя год казармы драить с ним на пару. – Ачим махнул рукой на Бориса.

– Только запомни, юноша, – пригрозил Ратибору Ачим, – твоё пребывание на Соборе наказание не отменяет!

– Вот проведёт Веслав Царский Собор, мы с тобою в Волыньку и вернёмся, – говорил Мухома Фросье, помогая жене укладывать купленные на базаре шелка, парчу и украшения в скрыню. Слуга Осьмуша принёс вещи в княжеские хоромы, но разбирать богатства Фросья предпочитала сама. – Боюсь я так надолго княжество оставлять.

Дневное солнце заливало богатую светлицу золотом. Князь и княгиня жили в хоромах гостевого терема: роскошных палатах с высокими, украшенными мозаикой окнами и расписными стенами. Ясна отдыхала в соседней горнице – её сморил сон после того, как она сходила с родителями на базар.

– Так тебе же веденей Душан отправлял голубя недавно, что хорошо всё, – удивилась Фросья.

– Ох, душа моя наивная! – покачал головой Мухома. – Всё ты веришь всем. – Фросья хмуро взглянула на Зайца. – А в делах государственной важности верить вообще никому нельзя! Тем более оставленным надолго веденеям. Ещё позарится на место княжеское.

– Не позарится. – Фросья убрала в шкатулку жемчуг и положила её меж шелков в сундук. – Душан – хороший человек, надёжный.

– Милая моя, тебя как ни послушаешь – все хорошие, все надёжные! – не соглашался Мухома.