Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

Я выбралась из тоннеля в безмолвный город.

Вода в канале плескалась вокруг меня, ее журчание прерывалось только звуком глухих ударов трупа, покачивающегося в воде у парапета. Фонари над головой зашипели, их свет мерцал, отчаянно боясь погаснуть. Измученный вздох дыма несся усталыми облаками над разрушенными крышами зданий.

Снизу он выглядел как город.

Когда я добралась до моста, увидела, что он превратился в кладбище. Подобно надгробиям, на улицах выстроились развалины зданий, безмолвные, разбитые и дымящиеся. Битое стекло и забытые вещи, брошенные на ступеньках, казались цветами на могилах. Тишина сама по себе была панихидой, ее хором – шипение догорающих костров, а ее словами – стоны здания, медленно оседающего и разваливающегося на куски.

Вдалеке слышались звуки схватки. Настолько слабые, что будь я более уставшей или пьяной, могла бы притвориться, что это плохой сон. Но я слышала хлопки пушек и рев песнопений Революции, сплетавшихся с кличем крикайских птиц и раскатами грома.

Значит, они все еще сражались. Еще не уничтожили друг друга или дождались подкрепления. Возможно, они никогда не остановятся, и этот конфликт – бомба с длинным фитилем, который не потухнет, пока будет что взрывать. Возможно, это было неизбежно. Возможно, я была не виновата.

Но всего алкоголя мира не хватило бы, чтобы убедить меня в этом.

Однако это не значило, что я не буду пробовать.

Я захромала по разрушенному проспекту, избегая смотреть в переулки, где валялись оторванные конечности, а в разбитых витринах магазинов лежали мертвые тела. Стоит засмотреться, и мое измученное тело заноет от зависти, а измотанный разум напомнит, что они погибли из-за меня.

Прямо сейчас мне нужно было заткнуть и тело, и рассудок.

Словно в ответ на просьбу, моя нога на что-то наткнулась. Зазвенело стекло.

Я уже говорила, что не верю в богов. Но мое неверие можно поколебать. Если б, посмотрев вниз, я обнаружила там бутылку виски, я признала бы существование доброго всепрощающего божества, которое желает, чтобы я покаялась и обещала жизнью искупить все многочисленные грехи.

Я глянула вниз.

Бутылка вина, не виски, смотрела на меня. Значит, бог есть, но он или она – редкостный засранец.

Сойдет.

Я подняла бутылку. Откупорила ее, подошла к каналу и уселась на парапете. Капля крови сорвалась с носка сапога и упала в канал, попав на лениво дрейфующий вниз по течению кусок волшебного льда. Поднеся горлышко ко рту, я сделала большой глоток. И ничего не почувствовала. Я тупо смотрела на гребаный беспорядок, который сама и устроила.

Минуты тянулись, часы, дни, я не знала. Бутылка еще не опустела, когда послышался звук шагов. Из-за развалин вышла старуха, закутанная в грязную шаль. Она поковыляла ко мне, осторожно обходя трупы и огибая груды обломков. Кряхтя, она уселась рядом со мной.

Я даже не взглянула на нее.

Услышав песнь Госпожи и звук шуршащей кожи, я передала ей бутылку. Алотен взял.

– Ты жив, – заметила я.

– Боюсь, не могу сказать того же о тебе, – ответил он, делая приличный глоток. – Ты выглядишь как труп, не научившийся лежать спокойно.

Он окинул взглядом руины города:

– Но, замечу, компания у тебя достойная.

Я ничего не ответила. Просто ждала, пока он вернет мне бутылку. Но Алотен указал на разрушенный шпиль здания.

– За городом стоял отряд крикайских всадников. Они ворвались сюда. – Он кивнул вниз, на участок улицы, выжженный пламенем и электричеством. – Они отогнали отряд Революции, паливший по нашим магам. Их преследовали там, – он указал на ближайший переулок, – и трое мирных жителей попали под перекрестный огонь.

Он махнул на разрушенный проспект, больше ничего не объясняя. Я забрала бутылку, отхлебнула, дожидаясь, пока опьянею достаточно, чтобы не видеть все так отчетливо. Может, станет получше.

– Ты помог мирным жителям? – спросила я.

Алотен долго молчал.

– Я пытался.

– Скольких удалось спасти?

– Многих.

– А скольких не удалось?

Долгая пауза.

– Многих.

Я шмыгнула носом и снова приложилась к бутылке.

– Там внизу, в канализации, остались дети. Я велела им ждать, пока не приведу помощь. Около дюжины. Включая крутую девчонку. Она там главная.

– Битва продолжается, – сказал Алотен. – Я прослежу, чтобы они благополучно выбрались.

Я почувствовала его взгляд.

– Я так понимаю, Враки все еще…

– Все еще жив, – ответила я, делая очередной глоток. – Во всяком случае, возможно. Тальфо мертв. Рикку тоже. Гальта… хрен ее знает.

– Трое заговорщиков убиты. Ты должна гордиться собой.

Я не ответила.

– Я бы не задерживался надолго, Салазанка, – произнес Алотен после долгого молчания. – Два-Одиноких-Старика давно покинул город, но его войско осталось, и он точно знает, кто виноват в гибели его города.

Он бросил на меня косой взгляд.

– Представляю, как ты бежишь по улице, паля в воздух и выкрикивая свое имя.

Я говорила, что человек – вещь конечная. И когда ты слишком устал от страха и пьян от боли, единственное, что остается, это сожаление. Я нашла свое в задыхающемся шепоте, закрыла лицо руками.

– Блядь.

– Следи за языком.

– Заглохни!

– Не дождешься.

– Просто дай мне, блядь, спокойно себя ненавидеть.

Я резко повернулась к нему. Его лицо было совсем не таким, каким я видела его последний раз. Черты более смазанные, кожа бледнее, все лицо сглаженное. Сегодня он заплатил высокую цену, использовал слишком много энергии. Чтобы спасти мирных жителей? Жителей, которые не нуждались бы в спасении, если бы я не… я не…

– Они мертвы, – произнесла я. – Они, блядь, мертвы. Все пошло прахом из-за меня. Потому что я не смогла.

Я скривилась.

– Я не смогла его убить. И поэтому теперь все мертвы.

Алотен оглянулся на руины города.

– Может быть.

– Может быть? – в моем голосе не хватило места надежде.

– Может быть, так будет всегда, – со вздохом сказал Алотен. – Мы же не приводили в Последнесвет ученых. Мы хотели его богатства, его торговлю. Мы послали туда солдат, чтобы в один прекрасный день захватить его. Как и Революция.

– Да, но я это начала, – сказала я. – Я сделала первый выстрел.

– Ты. А может, я, когда накачал тебя наркотиками.

Долгая многозначительная пауза повисла там, где могли бы быть извинения.

– А может, это начал Вракилайт, когда сделал с тобой то, что сделал. Или Императрица, когда у нее родился ребенок. Или Великий Генерал, начавший Революцию, – он махнул рукой. – И так можно продолжать до первых двух людей на этой темной земле, которые решили убить друг друга.

– Я не в настроении для гребаной философии, – прорычала я.

– Философия дает ответ на вопрос. И понятно, что у меня его нет. – Он поднялся на ноги. – Все, что у меня есть, Салазанка, это долг.