Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

Его выдавал кремнистый блеск глаз, не такой острый, не настолько заточенный. В нем было слишком много удовольствия, как бы он ни пытался его скрыть. И ухмылка…

Его ухмылка сияла начищенной латунью.

– Все довольно похоже, если подумать, – произнес он. – Это ведь не раны болят, верно? Сэл Какофонию простыми ранениями не остановить.

Мой взгляд метнулся к Лиетт. Она не поднимала глаз от своих чернил. Кэврик не отрывался от управления. Никто из них не видел этого человека. Не слышал его голоса.

– Думаю, это знание причиняет боль, – продолжил он. – В конце концов, кровь есть у всех, да? Это единственное, что у нас в изобилии и с чем мы так легко расстаемся. Потеря крови убивает простых людей. Потеря цели… ну, это убивает таких людей, как мы. Осознание, что ты потерпела неудачу, что, несмотря на все причиненные страдания, ты не смогла убить его, – он усмехнулся, изо рта посыпалась зола, – это знание должно ранить так же глубоко, как и то, что Джинду всегда любил мечту больше, чем тебя.

– Остальные мертвы. – Голос казался глухим и далеким. – И дети в безопасности.

– Что? – Голос Лиетт звучал еще дальше, когда она склонилась надо мной. – Она разговаривает. Притормози. Мне надо…

Может, она еще говорила, я не знала. Я смотрела сквозь нее на ухмыляющегося человека.

– Простые люди довольствовались бы этим, – сказал он. – Они могли бы спокойно спать и видеть сны о благодарных детях и злодеях, которым пришел конец.

Он обратил на меня взгляд.

– Но это просто побочный эффект, верно? Просто позолота на истинном призе. Смерть. Кровь. Месть.

– Нет, – прохрипела я.

– Нет? – Он посмотрел на меня сверху вниз; его рот приоткрылся в яркой улыбке, озаренной пламенем. – Тогда почему ты так готова умереть?

– Прекрати! Она истекает кровью, – крикнула Лиетт. – Я кое-что попробую. Держись, Сэл, просто держись, чтобы я могла…

Ее голос исчез.

И я тоже.

Запах кофе.

Крови.

Птичьего дерьма.

Я открыла глаза и обнаружила царапающее меня перо. Раны, тело, почти вся кожа были покрыты чернилами Лиетт, пока ее руки выцарапывали вокруг меня знаки. Конгениальность, с полным клювом крольчатины, посмотрела на меня и вернулась к поеданию добычи. В тени Железного Вепря горел огонь, над ним стоял кофейник.

Под глазами Кэврика залегли тени. Как долго мы ехали? Какой сейчас день? Он нервно расхаживал по помещению, указывая рукой в темноту. На горизонте продолжали вспыхивать орудийные огни, огненные заклинания. Буйная радость недалекой битвы. Он выговаривал Лиетт, но я не могла расслышать. Она закричала на него в ответ, не сводя с меня глаз. Я не слышала их.

– Она немного неловкая, да? Но я об этом слышал.

Мужчина с горящей улыбкой стоял над ней, аккуратно сложив руки за спиной, глядя поверх плеча Лиетт, изучая мои раны. Его улыбка была полна гнева, когда он смотрел, как моя кровь капает ей на руки.

– Но только рядом с тобой. Подозреваю, именно поэтому ты так бесишь и одновременно ее очаровываешь, – сказал он. – Никто больше не может заставить ее действовать так поспешно и так опрометчиво. Все остальное дается ей очень легко. Но не ты. Иметь и такую власть, и того, кто с легкостью может ее отнять…

Он моргнул и рассмеялся. Изо рта посыпался пепел.

– Ты, конечно, знаешь, каково это.

Лиетт даже не взглянула, когда он опустился на колени рядом со мной. Он смотрел на меня, сквозь меня высеченным из кремня взглядом, впиваясь в мои раны и разрывая их, разрывая меня на части, пока не увидел то, что скрывалось под кожей, шрамами и кровью.

И это его не впечатлило.

– Ты, наверное, видела тысячу захудалых опер, где злодеи в масках орут о туманном понимании власти, да? Какая-то магия, какое-то оружие, что-то, что даст им власть. Но мы с тобой оба знаем, что такое настоящая сила, не так ли?

Пока он говорил, изо рта у него валил дым.

– Сила – это одно слово, – прошептал он сквозь пепел. – Слово, которое заставляет воина бояться того дня, когда оружие подведет его. Оно заставляет мага видеть тщету всего, чего он достиг. Оно искажает ум ученого, заставляя страшиться собственного знания. Оно заставляет крестьянина бросать посевы гнить из-за страха выйти на улицу. Оно превращает нежных в жестоких, а жестоких заставляет убегать в ночь.

Он поднял руку и положил мне на лицо. Внутри меня что-то кричало от обжигающего прикосновения, но эта часть была задушена, погребена под слоем онемения и боли. Он провел пальцем по моей челюсти вниз, к воротнику, задумчиво дотронулся до шрама.

– Но опять же, – шепнул он, – ты и это знала.

Он встал, сложил руки за спиной и подошел к Кэврику. Они вместе смотрели на горизонт. Ночное небо было усеяно звездами войны – вспыхивали пушки, грохотали ружья, сверкали молнии, горели костры. Кэврик беспокойно переминался с ноги на ногу, наблюдая, как огонь битвы расползается по земле.

Мужчина просто смотрел и скучал. Он видел сотни войн до того, и вряд ли эта могла сравниться с ними.

– Мудрейший революционер превращается в бормочущего фанатика, когда слышит слово «Империум». Самый мудрый маг становится мешком костей, когда слышит песнь Госпожи. Просто слова. Имена. Ничего больше, но они меняют людей. – Он оглянулся через плечо. – Мне интересно, какое у тебя слово.

– Сэл, – прошептала я. – Сэл Какофония.

– М-м-м. – Он повернулся и посмотрел назад, на далекие руины Последнесвета. – Что, как думаешь, происходят с людьми, которые слышат это имя?

Кэврик развернулся и подошел к Лиетт, хватая ее за плечо. Она зарычала, размахивая пером, как кинжалом:

– Не прикасайся ко мне! – закричала она. – Тут все очень тонко. Если я не сделаю все идеально, она может…

– Линия революционеров прорвана, – перебил Кэврик. – Они отступают. И направляются сюда. Нужно уходить прямо сейчас, или…

– Я не могу ее сейчас передвигать. Она не готова. Мне нужно еще время.

– У нас нет времени!

Они препирались. Выкрикивали слова, которых я не слышала. В конце концов Лиетт опустила голову, вздохнула и собрала свои вещи. Вместе они подняли меня и понесли к Железному Вепрю. Мужчина с кремневым взглядом продолжал наблюдать за далекой войной. Никто его не замечал. Я не стала его окликать.

Когда дверь Вепря захлопнулась, а двигатель взревел, он исчез.

– Ты же знаешь, что умираешь.

Я не знала, сколько пробыла без сознания. Не знала, как он сумел вернуться в Вепря. Но стоило открыть глаза, я увидела его ухмылку, горящую в темноте. Огонь уже потускнел. Блеск его глаз затягивала тень. Его было труднее рассмотреть в темноте.

– Ее сигилы не работают. И алхимия, которую она применяла, тоже. Как и мертварево, которое она носит на поясе и о котором никогда не рассказывала, поскольку знает, как оно тебя нервирует.