Н. Джемисин - Врата Обелиска [litres]

– Это парень-рогга? – спрашивает он через мгновение.

Нэссун, чей инстинкт наконец послал сигнал тревоги – она отвыкла уже отслеживать перемены настроения Джиджи, – замолкает. Но поскольку он разозлится, если она не заговорит, она в конце концов кивает.

– Который?

Нэссун прикусывает губу. Эйтц, однако, под опекой Шаффы, а она знает, что Шаффа не позволит никому из своих орогенов пострадать. Потому она говорит:

– Старший. Высокий, очень черный и длиннолицый.

Джиджа продолжает есть, но Нэссун видит, как играют на его скулах желваки, что не имеет отношения к пережевыванию пищи.

– Тот побережник. Я видел его. Я не хочу, чтобы ты впредь с ним разговаривала.

Нэссун глотает и осмеливается спросить.

– Я должна разговаривать с остальными, папа. Так мы учимся.

– Учитесь? – поднимает взгляд Джиджа. Он сдержан, но в бешенстве. – Сколько этому парню, двадцать? Двадцать пять? И он по-прежнему рогга. По-прежнему . Он уже должен был бы излечиться.

На миг Нэссун теряется, поскольку к концу урока в последнюю очередь думала об излечении себя от орогении. Ну да, Шаффа говорил, что такое возможно. А – и Эйтц, которому всего восемнадцать, но в голове Джиджи он явно старше, слишком взрослый, чтобы не исцелиться, если бы он хотел. С холодком внутри Нэссун осознает: Джиджа начинает сомневаться в утверждении Шаффы о том, что избавление от орогении возможно. Что он сделает, если узнает, что Нэссун больше не желает быть исцеленной?

Ничего хорошего.

– Да, папа, – кивает она.

Это успокаивает его, как обычно.

– Если тебе приходится разговаривать с ним во время ваших уроков, ладно. Не хочу, чтобы Стражи сердились на тебя. Но кроме этого с ним не разговаривай. – Он вздыхает. – Мне не нравится, что ты столько времени там проводишь.

До конца ужина он ворчит на эту тему, но ничего плохого не говорит, так что в конце концов Нэссун расслабляется.

На другое утро в Найденной Луне она говорит Шаффе:

– Мне надо научиться скрывать, что я лучше всех.

Шаффа несет вверх по холму в Найденную Луну две сумки, когда она это говорит. Они тяжелые, а он необычно силен, но даже ему приходится попотеть, так что она не пристает к нему с ответом, пока он идет. Когда он добирается до одного из крохотных хранилищ их жилья, он ставит сумки на землю и переводит дух. Проще хранить припасы для кормления детей здесь, наверху, чем бегать вверх-вниз по Джекити в тамошние хранилища или в общую столовую.

– Ты в безопасности? – спокойно спрашивает он. Вот за это она его и любит. Она кивает, прикусывает нижнюю губу, потому что неправильно, что ей приходится сомневаться в собственном отце. Он смотрит на нее долгим, тяжелым взглядом, и в нем она видит холодное раздумье, говорящее ей, что он начинает подумывать о самом простом способе решения этой проблемы.

– Не смей! – выкрикивает она.

Он поднимает бровь.

– Нет?.. – с вызовом говорит он.

Нэссун прожила год в мерзости. Шаффа хотя бы чист и незамысловат в своей грубости. Потому ей проще стиснуть зубы и поднять подбородок.

– Не смей убивать моего отца.

Он улыбается, но глаза его по-прежнему холодны.

– Что-то вызывает этот страх, Нэссун. Что-то, не связанное с тобой, твоим братом или ложью твоей матери. Что бы это ни было, оно оставило рану в душе твоего отца – рану, которая, очевидно, загноилась. Он набросится на все, что коснется ее или хотя бы пройдет рядом с этой вонючей старой язвой… как ты сама видела. – Она думает об Уке и кивает. – Это не поддается убеждению.

– Я могу, – выдает она. – Я уже делала такое раньше. Я знаю как… – манипулировать им, вот как это называется, но ей едва стукнуло десять лет, потому она просто говорит: – Я знаю, как удержать его от дурных поступков. Мне всегда прежде удавалось. – В основном.

– Только вот однажды тебе не удастся. И этого будет достаточно. – Он смотрит на нее. – Я убью его, если он хоть раз причинит тебе зло, Нэссун. Помни это, если ты ценишь жизнь отца больше собственной. Я-то нет.

Затем он отворачивается к сараю, чтобы сложить там сумки, и это конец разговора. Чуть позже Нэссун рассказывает остальным об этой беседе. Малышка Пайдо предлагает:

– Может, тебе лучше переехать в Найденную Луну, ко всем нам.

Инеген, Тихоня и Лашар сидят поблизости, отдыхая и приходя в себя после того, как весь день искали и толкали отмеченные камни, спрятанные под полом тигля. Они кивают и бормочут, соглашаясь.

– Это будет правильно, – говорит Лашар в своей надменной манере. – Ты никогда по-настоящему не станешь одной из нас, если продолжишь жить внизу, среди них .

Нэссун сама часто подумывала об этом. Но…

– Он мой папа, – говорит она, разводя руками.

Это не вызывает у остальных понимания, лишь несколько жалостливых взглядов. Многие из них до сих пор носят на себе отметины жестокости, которыми наградили их в жизни взрослые, которым они доверяли.

– Он глухач, – резко говорит Тихоня, и это для них окончательный аргумент. В конце концов Нэссун бросает попытки переубедить их.

Эти мысли начинают постоянно влиять на ее орогению. А как иначе, когда не высказанная часть ее хочет угодить отцу? Это требует ее всю, всю ее уверенность, происходящую от удовольствия, что она может полностью взаимодействовать с землей. И тем полуднем, когда она пытается коснуться переплетающихся серебряных нитей в горячей точке, это идет настолько ужасно криво, что она ахает и выбирается назад, к осознанию себя, лишь чтобы увидеть, что она заморозила все десять кругов тигля. Шаффа решительно заявляет:

– Ты будешь спать сегодня здесь, – говорит он, пройдя по покрытой ледяной коркой земле, чтобы отнести ее на скамью. Она слишком выдохлась, чтобы ходить. Она выложилась полностью, чтобы не умереть. – Завтра, когда ты проснешься, я пойду с тобой к тебе домой, и мы принесем твои пожитки.

– Н-не хочу, – задыхаясь произносит она, хотя и знает, что Шаффа не любит, когда дети говорят ему «нет».

– Мне все равно, что ты хочешь, малышка. Это мешает твоему обучению. Именно потому Эпицентр забирал детей из семей. То, что ты делаешь, опасно, чтобы позволить тебе отвлекаться даже на любимых людей.

– Но… – У нее нет сил, чтобы упорствовать. Он держит ее на руках, пытается согреть, поскольку край ее торуса был всего лишь в дюйме от ее собственной кожи.

Шаффа вздыхает. Некоторое время он ничего не говорит, только кричит кому-то, чтобы принесли одеяло; приносит его Эйтц, который сразу побежал за ним, как только увидел, что произошло. (Все это видели. Это смущает. Как ты поняла еще давно, в раннем детстве Нэссун, она очень, очень гордая девочка.) Когда Нэссун перестает дрожать и ощущает себя так, будто ее методично били по сэссапинам, Шаффа наконец говорит: