Н. Джемисин - Врата Обелиска [litres]

– Тебе помочь дойти до спальной? – спрашивает Шаффа.

– Я сам дойду, спасибо, – говорит Вудех. Он бросает взгляд на Нэссун, и она понимает, что Вудех был бы рад помощи, но понимает, что не надо становиться между Шаффой и его любимой ученицей. Нэссун смотрит на Шаффу. Она возбуждена, но может подождать. Он поднимает бровь, затем наклоняет голову и протягивает Вудеху руку, чтобы помочь ему встать.

Как только Вудеха укладывают в постель, Шаффа возвращается туда, где Нэссун ждет его сидя на скамье. Она успела успокоиться, что хорошо – она знает, что следует выглядеть спокойной, холодной и профессиональной, чтобы убедить его позволить недостаточно взрослой, полуобученной девочке поставить на нем магический эксперимент.

Шаффа с заинтересованным видом садится рядом с ней.

– Итак?

Она делает глубокий вдох прежде, чем начать.

– Я знаю, как вытащить из тебя ту штуку.

Они оба прекрасно понимают, о чем она. Она сидела рядом с Шаффой, спокойно предлагая себя в тот момент, когда он, сгорбившись, держался за голову и шепотом отвечал голосу, которого она не могла слышать, содрогаясь от ударов карающего кнута серебряной боли. Даже сейчас в нем видна низкая сердитая пульсация, принуждающая его повиноваться. Убить ее. Она делает себя доступной, поскольку ее присутствие ослабляет его страдания и поскольку не верит, что он на самом деле ее убьет. Это безумие, она это знает. Любовь – не прививка от убийства. Но ей нужно в него верить.

Шаффа хмуро смотрит на нее, и она любит его в частности и за то, что он не показывает признаков недоверия.

– Да. В последнее время я чувствовал, что ты все быстрее становишься… отточеннее. Это случалось и с орогенами Эпицентра, когда им позволяли прогрессировать до этого момента. Они становились сами себе учителями. Сила ведет их особыми путями, по линиям природной склонности. – Он чуть сдвигает брови. – Однако мы побуждали их уходить с этого пути.

– Почему?

– Потому, что это опасно. Для всех, не только для конкретного орогена. – Он приваливается к ней своим теплым крепким плечом. – Ты пережила рубеж, после которого большинство погибает: связь с обелиском. Я… помню, как другие умирали при попытке. – Какое-то мгновение он кажется потерянным, встревоженным, сбитым с толку, опасливо касаясь кровоточащих краев своей растерзанной памяти. – Я помню кое-что. Я рад… – Он снова морщится с беспокойным видом. На сей раз его ранит не серебро. Нэссун догадывается, что он вспоминает либо что-то неприятное и не может вспомнить чего-то, что должен.

Она не сможет забрать у него боль этой потери, как бы хорошо у нее ни получилось. Это отрезвляет. Она не сможет убрать его остальную боль, и это имеет значение. Она касается его руки, накрывая пальцами шрамы от его собственных ногтей – он всаживает их в ладони, когда боль становится слишком сильной и даже улыбка не помогает. Сегодня их больше, чем несколько дней назад, некоторые еще кровоточат.

– Я же не умерла, – напоминает ему она.

Он моргает, и этого достаточно, чтобы он резко вернулся в себя здесь и сейчас.

– Нет. Не ты. Но, Нэссун. – Он перехватывает ее руки. Его ладони огромны, и ее руки даже не видны в них. Ей всегда нравилось быть полностью окруженной им. – Моя сердобольная. Я не хочу , чтобы ты вынимала мой сердечник.

Сердечник. Теперь она знает имя своего заклятого врага. Слово бессмысленно, потому что это металл, не камень, и не его суть, он просто у него в голове, но это не имеет значения. Она стискивает зубы от ненависти.

– Оно делает тебе больно.

– Понятное дело. Я предал его. – Его челюсти на миг твердеют. – Но я принял последствия, Нэссун. Я могу их выдерживать. – Это бессмысленно.

– Он делает тебе больно . Я могу остановить боль. Я могу даже заставить его прекратить мучить тебя, не извлекая его, но только на время. Мне надо оставаться с тобой. – Она узнала это из разговора со Сталью и из наблюдений за действиями камнееда. Камнееды полны магии, куда больше, чем люди, но Нэссун может примерно прикинуть. – Но если я извлеку его…

– Если ты это сделаешь, – говорит Шаффа, – я перестану быть Стражем. Ты понимаешь, что это значит, Нэссун?

Это значит, что Шаффа сможет стать ее отцом. Он уже и так во всем ее отец. Нэссун не думает об этом многословно, поскольку есть в ней самой и ее жизни то, чему она еще не готова противостоять. (Очень скоро это изменится.) Но это в ее голове.

– Это значит, что я утрачу большую часть силы и здоровья, – говорит он в ответ на ее молчаливое желание. – Больше я не смогу тебя защищать , малышка. – Взгляд его устремляется на хижину Стражей, и тогда она понимает. Умбра и Нида ее убьют.

Попытаются, думает она.

Он склоняет голову набок; конечно же, он сразу улавливает ее непокорное намерение.

– С двумя тебе не справиться, Нэссун. Даже ты не так сильна. У них есть приемы, которых ты еще не видела. Умения, которые… – У него снова встревоженный вид. – Не хочу вспоминать, что они способны с тобой сделать.

Нэссун старается не выпячивать нижнюю губу. Ее мать всегда говорила, что она дуется, а дуться и хныкать – это для малышей.

– Не надо отказываться ради меня . – Она может позаботиться о себе.

– Я и не отказываюсь. Я говорю об этом лишь в надежде, что твое чувство самосохранения поможет тебя убедить. Но что до меня, я не хочу становиться слабым, больным и умирать, Нэссун, что случится, если ты вынешь этот камень. Я старше, чем ты думаешь… – На миг возвращается этот расплывчатый взгляд. По нему она понимает, что он не помнит, насколько он стар. – Старше, чем я сам осознаю. Без этого сердечника время настигнет меня. Через пару месяцев я стану стариком, обменявшим боль от сердечника на страдания дряхлости. А потом я умру.

– Ты этого не знаешь. – Ее немного трясет. Горло болит.

– Знаю. Я видел, как это происходит, малышка. И когда это случается, это не милосердие, это жестокость. – Глаза Шаффы сужаются, словно ему приходится вглядываться в воспоминания. Затем он переводит взгляд на нее. – Моя Нэссун. Неужели я сделал тебе так больно?

Нэссун разражается слезами. Она не совсем уверена из-за чего, разве что… разве что потому, что она так этого хотела , так ради этого старалась. Она хотела сделать орогенией что-нибудь хорошее, после того как уже наделала при ее помощи столько ужасных вещей, – и она хотела сделать это для него. Он единственный человек в мире, который понимает ее, любит ее за то, что она есть, защищает ее, несмотря на то что она есть.

Шаффа вздыхает и сажает Нэссун себе на колени, где она обнимает его и долго рыдает у него на плече, не думая о том, что они на виду.

Отрыдавшись, она понимает, что он все так же крепко обнимает ее. Серебро ожило в нем и жжет, поскольку она так близко. Его пальцы у нее на затылке, и для него было бы так просто сдавить и расплющить ее сэссапины, убить ее одним тычком. Он не делает этого. Он борется с этим позывом все это время. Он лучше перенесет боль, рискнет, чем позволит ей помочь себе, и хуже этого ничего в мире нет.