Гарри Гаррисон - Молот и Крест [litres]

Английский король поручил бы эту черную работу слуге. Пиратские воеводы не отличались такой спесью. Ивар выдернул гвозди в четыре приема. Он поднял свои светлые глаза на Дольгфинна, тогда как по лицу расползлась улыбка, выдавшая предвкушение. Ему нравилась сама идея возмездия.

– Посмотрим, что нам прислали идущие Путем, – сказал он.

Отбросив крышку, Ивар запустил руку внутрь.

– Первое оскорбление. Каплун. – Он извлек мертвую птицу и погладил перья. – Оскопленный петушок. Интересно, на кого намек?

Ивар держал паузу, пока не стало ясно, что окружающие не нашлись с ответом. Тогда он снова полез в ящик.

– Второе оскорбление. К каплуну привязаны какие-то соломинки. Стебельки.

– Это не стебельки, – возразил Дольгфинн. – Это сноп. Надо ли объяснять, что он значит? Несколько недель назад ты часто о нем говорил.

– Спасибо за напоминание, – кивнул Ивар. – Дольгфинн, известна ли тебе поговорка: раб мстит немедленно, а трус – никогда?

«Я и не счел тебя трусом», – подумал тот, но вслух не сказал. Это было бы слишком похоже на извинение. Если Ивару хотелось оскорбиться, то так бы и вышло.

– А слышал ли ты другую поговорку, Ивар Рагнарссон? – осведомился он. – Жди подвоха от поганой сумы. Давай-ка обыщем эту суму до дна.

Ивар вынул третий и последний предмет. Теперь он испытал искреннее недоумение. Это был угорь – болотная рыбина, похожая на змею.

– Что это?

Молчание.

– Кто-нибудь знает?

Собравшиеся вокруг воины лишь помотали головами. Йоркский раб, присевший возле машины, чуть шевельнулся. Ничто не могло укрыться от внимания Ивара.

– Дарую милость на выбор тому, кто скажет, какой в этом смысл.

Раб неуверенно выпрямился, понимая, что все взоры обращены на него:

– Одну милость, господин? Можно выбрать?

Ивар кивнул.

– Господин, по-английски «угорь» произносится как «ил». По-моему, речь идет о месте. Это Или, и до него всего несколько миль по Узу. Остров Угрей. Наверное, это значит, что он – то бишь Шиф – будет ждать тебя там.

– Потому что я каплун? – спросил Ивар.

Раб судорожно сглотнул:

– Ты обещал милость, господин, любому, кто скажет. Я выбираю свободу.

– Можешь идти, – сказал Ивар, отступив от корабельной банки.

Раб снова сглотнул и оглядел бесстрастные бородатые лица. Он медленно шагнул вперед. Никто не удержал его, и он, обретя уверенность, подскочил к борту и перепрыгнул сперва на весло, а потом на речной берег – и поскакал, как жаба, к ближайшему укрытию.

– Восемь, девять, десять, – сказал себе Ивар.

В руке у него была сулица с серебряным наконечником. Он замахнулся и сделал два шага вдоль борта. Листовидное острие швырнуло раба вперед, вонзившись аккурат между плечами и шеей.

– Кто-нибудь еще хочет назвать меня каплуном? – осведомился Ивар, обращаясь ко всем.

«Кое-кто уже назвал», – подумал Дольгфинн.

Позднее вечером, когда викинги осторожно пришвартовались на две мили севернее того места, откуда им бросили вызов, несколько старейших шкиперов завели тихий, очень тихий разговор вокруг костра в немалом отдалении от палатки Ивара.

– Его называют Бескостным, потому что он не может овладеть женщиной, – сказал один.

– Да может, – возразил другой. – У него есть сыновья и дочери.

– Это при том условии, что сперва он проделает странные вещи. Немногие женщины остаются в живых. Они говорят…

– Нет, – вмешался третий, – молчи. Я скажу тебе, почему он Бескостный. Ивар похож на ветер, который налетает откуда угодно. Сейчас он может быть прямо за нами.

– Все не так, – сказал Дольгфинн. – Я не иду Путем, но у меня есть друзья, которые идут. И были друзья, которые шли. Вот что они говорят, и я им верю. Он бейнлаусс, как пить дать. Но это означает не «бескостный». – Дольгфинн помахал обглоданным ребром, чтобы показать, какое из двух значений этого норвежского слова он имел в виду. – Это в смысле «безногий». – Он похлопал себя по бедру.

– Но у него же есть ноги, – усомнился один слушатель.

– На этой стороне – есть. Те идущие Путем, что видели его в Иномирье, говорят, что там он пресмыкается на брюхе в обличье огромного змея, дракона. У него не одна шкура. И вот поэтому его не убить обычной сталью. Понадобится что-то посерьезнее.

Шеф на пробу согнул металлическую полоску, имевшую два фута в длину и два дюйма в ширину, которую принес коротышка-вольноотпущенник Удд. На руках вздулись мышцы, имевшие достаточно силы, чтобы разомкнуть железный ошейник раба. Упругая сталь подалась на дюйм-другой, затем спружинила и распрямилась.

– На камнеметалках работает отлично, – сообщил Озви, стоявший в кругу катапультистов и с интересом следивший за его опытами.

– Я прикидываю, сгодится ли она для чего-нибудь еще, – проговорил Шеф. – Может, для лука?

Он снова согнул полоску, теперь о колено, и попытался навалиться всем весом. Металл уступил только пару дюймов. Слишком прочная вещь для лука. Или для человеческих рук? Но на многое ли способны голые руки! Катапульты мощнее людей. И тяжести бывают неподъемные – например, корабельная рея. Шеф еще раз взвесил полоску на руке. В этом металле скрывалось решение задачи: объединить новое знание, которого искал Путь, со старым, которое продолжает обретать Шеф. Но сейчас не время ломать над этим голову.

– Сколько ты их изготовил, Удд?

– Штук двадцать. Это после того, как ими оснастили катапульты.

– Останешься завтра в кузнице. Сделай еще. Возьми людей и железа, сколько понадобится. Мне нужно сто полос или даже двести – как можно больше.

– Значит, мы и в бою не побываем?! – вскричал Озви. – Ни разу не выстрелим из «Выкоси поле»?

– Хорошо, пусть Удд выберет по одному помощнику из каждого расчета. Остальные будут сражаться.

«Если сражение состоится, – подумал Шеф. – Но мой замысел не таков. Нам ни в коем случае нельзя ввязываться в битву. Если Англия – шахматная доска богов, а мы – фигуры в игре, то для победы я должен убрать несколько штук. Как бы это ни выглядело со стороны».

Ранним утром воинство короля Бургреда, армия Мерсии – три тысячи мечников и столько же рабов, возниц, погонщиков и шлюх – собрались продолжить проход в истинно английской манере: медленно, бестолково и вразнобой, но, несмотря на это, с растущим возбуждением. Таны побрели к отхожим местам, иные не потрудились дойти и оправились где попало. Те рабы, которые не удосужились потрудиться вечером, приступили к готовке неизменной каши. Разгорелись костры, забулькали котлы, гвардейцы Бургреда охрипли, донося королевскую волю до верных, но неуправляемых подданных, и воевода Квикхельм без устали твердил одно: «Накормить этот сброд и дать ему справить нужду, а дальше пусть пошевеливается! Ибо нынче мы вступим на вражескую территорию, перейдем через Уз и двинемся на Или! Бой может завязаться в любую минуту!»