Анна Дэй - Фандом

– Там живут мои родные.

Дом, милый дом…

– А охранники к тебе не цепляются? – спрашиваю я с внезапным страхом.

– Бывает, – пожимает плечами Эш. – Один раз пытался привезти Ма кое-что отсюда, а при досмотре нашли.

– И что они сделали?

– Всё отобрали и избили меня до полусмерти.

Ноги отказываются делать следующий шаг, и я поворачиваюсь к Эшу:

– Боже мой!

Он успокаивающе гладит меня по плечу.

– Мне повезло. Я отключился, и они не стали стрелять. А когда очнулся, пополз домой.

– Какой ужас! – На меня жгучими волнами накатывает ярость.

– С гемами так всегда.

Совсем недавно Уиллоу произнёс своими идеальными губами: «Так было всегда». И я ещё хотела его поцеловать, там, у конюшни!

– А ты? К тебе охранники не приставали? – спрашивает Эш.

– Было… Один добрый солдат спас. – К щекам приливает кровь, и я складываю руки на груди, будто защищаясь от воспоминаний.

Эш сочувственно смотрит на меня.

– Ничего. Обошлось. А что ты пытался вынести?

– Ничего особенного. Бинты, антисептики… кое-что для Ма.

– Ты ей помогаешь?

– Принимать роды?

Я киваю. Как просто он это сказал – принимать роды. Как будто прислали посылку, а ты и принял. Но у дефов нет ни лекарств, ни бинтов, ни чистой воды. Представляю, какой это ужас – принимать роды в таких условиях!

– Иногда помогаю, – кивает Эш. – Обычно подаю что надо и потом, когда всё кончится, убираю в комнате. Что попросят, то и делаю.

– Наверное, ты видишь много страшного.

Эш улыбается и, помолчав, спрашивает:

– Я тебе не рассказывал, почему меня назвали Эш, то есть ясень?

Я молча качаю головой. У Салли Кинг об этом ничего не было сказано. История Эша для меня уже не просто сюжетная линия в книге – это история человеческой жизни, о которой хочется узнать как можно больше.

Некоторое время он смотрит на луну, будто вспоминая, как появлялся на свет.

– Роды у Ма продолжались несколько часов. Старая акушерка с соседней улицы пыталась её подбодрить и пела Ма детские песенки. Ты знаешь считалку про репьи?

– Нет.

– Правда? Ты в детстве не прыгала под неё через скакалку?

– Нет, никогда.

– Тогда слушай:

Эш сконфуженно умолкает.

– Ну вот, я запутался в пуповине и не дышал. Ма решила, что я умер, но акушерка распутала пуповину и похлопала меня по спине. Она всё пела свою песенку, и Ма клянётся, что я сделал первый вдох под слово «ясень», то есть Эш. А потом Ма тоже решила стать акушеркой, чтобы заменить ту, которая помогла мне родиться.

Какая грустная история! Подумать только, Эш чудом выжил, старая акушерка исключительно по доброте душевной всю жизнь помогала появляться на свет детям, а теперь и Ма каждый день помогает кому-то родиться.

Эш улыбается, и его белые зубы блестят в темноте.

– Хорошо, что я не начал дышать на каком-то другом слове. Могли бы назвать каким-нибудь дурацким именем… Три или Четыре!

Был бы здесь Нейт – уж он бы нахохотался вволю над странными именами.

Обогнув последний пролёт стены, мы выходим к овощным грядкам, защищённым от зайцев и прочих диких животных огромной металлической сеткой.

– Ночью ты работаешь в Полях, днём принимаешь роды… Когда же ты спишь? – спрашиваю я.

– Никогда! – смеётся Эш. – Ночью я раб, а днём – мальчик на побегушках. Я никогда не сплю. Пойдём, тебе – на смородину, а я займусь горохом.

Жаль, я думала, мы будем работать вместе.

После нескольких часов сбора мелких ягод у меня гудят ноги, слезятся глаза и не гнутся пальцы. А ещё мне очень и очень не хватает солнечного света. При луне смородину рассмотреть не так-то просто, даже с фонарём, который дал мне Эш. Хорошо, хоть удаётся поесть кисло-сладких ягод – от яблок и заплесневевшего хлеба меня уже тошнит.

Эш помогает мне погрузить лукошки с ягодами на тележку и с ухмылкой спрашивает:

– Признавайся, сколько съела?

– Больше, чем собрала! – смеюсь я, протягивая ему веточку с ягодами. – Попробуй, очень вкусно.

– Эту кислятину? Нет, спасибо. Предпочитаю горох.

Эш останавливает тележку у металлической сетки и манит меня за собой. За забором виднеется деревянная хижина, которую я раньше не замечала. Домик не намного больше сарайчика для садовых инструментов у нас дома, но без окон и с маленькой квадратной дверцей вроде той, что устанавливают в домах для кошек.

– Что там внутри? – спрашиваю я.

– Давай посмотрим. – Встав на четвереньки, Эш семенит к дверце, и я за ним.

– Эш! Что мы делаем?

– Ты есть хочешь?

– Всегда.

– Тогда устроим ранний завтрак.

Эш протискивается в дверцу и вскоре исчезает в домике. До меня доносится чирканье спички о коробок, и сквозь щели в досках пробивается свет. Держа в руке керосиновую лампу, Эш придерживает для меня дверцу. Пробравшись внутрь, я с размаху утыкаюсь Эшу в подмышку и прыскаю со смеху.

– Ш-ш-ш!.. – Эш показывает на спящих кур на насесте, распушивших белые перья.

Я пробираюсь вперёд, руки и колени скользят на курином помёте. В курятнике тепло и тихо. Подтянув колени к груди, я вдруг падаю лицом в солому. Порозовевший от сдерживаемого хохота Эш помогает мне подняться.

– Отвали! – шепчу я, выплёвывая набившуюся в рот солому.

– Завтрак подан, – церемонно объявляет Эш, вытаскивая у меня из волос мусор.

– Нас точно не поймают?

– Точно. Гемы так далеко от господского дома не уходят.

Я быстро собираю тяжёлые и тёплые куриные яйца и передаю их Эшу, а он относит нашу добычу на улицу. Мы уже собираемся вылезать из курятника, когда мой желудок неожиданно начинает громко урчать.

Приложив палец к губам, Эш поворачивается ко мне и шепчет:

– Тише, Виола, не разбуди кур.

– А то что будет?

– А то будет вот что… – Эш выгибает спину, расставляет локти на манер крыльев и кричит петухом.

Такими воплями можно разбудить всё поместье! Куры пронзительно квохчут, бьют крыльями, падают с насеста, теряя перья. Смеясь и вскрикивая, я закрываю лицо ладонями.

– Не прячься, Виола! – кричит сквозь шум Эш, отводя мои руки. – Смотри!

Мы замираем в весёлом гомоне курятника посреди хоровода перьев и крыльев, и у меня мелькает странная мысль: а ведь это отличные декорации для сцены первого поцелуя.

Вкусно позавтракав – куриные яйца мы пожарили на костре на припрятанной Эшем сковородке, – мы засыпаем под берёзой, прямо на мягкой траве. Мне снятся перья и пух, опавшие листья и кусочки разбитого яблока. Воздух наполняется блестящими мелкими капельками, которые липнут к губам и не дают дышать. Капельки превращаются в пузыри, морскую пену, и я оказываюсь под водой. У меня русалочий хвост, а голоса нет. Ни крикнуть, ни позвать на помощь. Передо мной покачивается в воде Кейти, всё в том же чёрном комбинезоне, рыжие волосы вокруг её бледного лица напоминают львиную гриву.