Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Тогда-то нас и спасли длиннобородые… – сказал Цоронга, и его голос дрогнул от недоверия. – Рыцари заудуньяни. Кажется, это были агмундрмены.

В наступившей тишине Сорвил внимательно посмотрел на своего друга. На Цоронге больше не было малиновой туники и золотой кирасы кидрухильского офицера. Он надел нечто, больше похожее на одеяние и регалии своего родного Зеума: боевой пояс, стягивающий килт из шкуры ягуара, и парик, состоящий из бесчисленных промасленных локонов – наверное, что-то символизирующий, подумал Сорвил. Ткань и амуниция казались почти абсурдно чистыми и неиспользованными, совершенно не соответствуя изголодавшейся, потрепанной и немытой форме, в которую они были одеты раньше.

– А как насчет тех, кого мы оставили позади? – спросил король Сакарпа. – Как насчет Оботегвы?

– Ничего… Ни слова. Но возможно, это и к лучшему.

Сорвил хотел спросить, что его друг имеет в виду, но ему показалось более важным не обращать внимания на слезы, застилавшие зеленые глаза этого мужчины.

– Наследников больше нет, Сорвил. Мы все мертвы, – сказал Цоронга.

Они оба немного помолчали, размышляя. Веревки, натягивающие палатку, жалобно скрипели на слабом ветру. Шум в лагере, казалось, нарастал и затихал вместе с легким пульсированием ветра, как будто это было стекло, которое попеременно то размывало, то фокусировало звуки мира.

– А Эскелес? – спросил Сорвил, понимая, что он только предполагал, что его наставник выжил. – Что насчет него?

Цоронга нахмурился.

– Он остается толстяком и в голодные времена.

– Что?

– Это зеумская пословица… Это значит, что такие люди, как он, никогда не умирают.

Сорвил задумчиво поджал губы и поморщился от внезапной боли, пронзившей его нос.

– Хотя им бы и следовало это сделать.

Цоронга опустил взгляд, словно сожалея о своих бойких словах, а затем он поднял голову с беспомощной улыбкой.

– Зеумские пословицы, как правило, суровы, – сказал он, частично возвращая себе свою улыбку. – Мы всегда предпочитали мудрость, которая раскалывает головы.

Сорвил фыркнул и ухмыльнулся, но тут же запутался в собственных обвинениях. Так много мертвых… друзья… товарищи. Казалось неприличным, что он испытывает удовольствие, не говоря уже об облегчении и удовлетворении. В течение многих недель они боролись, боролись против расстояния и слабости, чтобы выполнить смертельную миссию. Они дрогнули и испугались. Но они не сдавались. Они победили – и несмотря на чудовищные размеры взятой с них дани, этот факт звучал с безумным ликованием.

Наследники погибли в славе… В вечной славе. Что такое жизнь, полная ссор и распутства, по сравнению с такой смертью?

Но Цоронга не разделял его радостного настроения.

– Те, кто упал… – сказал Сорвил неуверенно пытаясь пролить бальзам на раны своего друга. – Мало кому так везет, Цоронга… Действительно.

Но еще до того как его товарищ заговорил, молодой король понял, что ошибся. Наследный принц не горевал о тех, кто пал, он горевал из-за того, что сам остался в живых… или из-за того, каким образом это случилось.

– Есть еще одна… поговорка, – сказал Цоронга с несвойственной ему нерешительностью. – Еще одна пословица, которую тебе нужно знать.

– Да?

Зеумский принц пристально посмотрел на друга.

– Храбрость отбрасывает самую длинную тень.

Сорвил кивнул.

– И что это значит?

Цоронга бросил на него тот нетерпеливый взгляд, который обычно бросают люди, когда их призывают к подробным неловким признаниям.

– Мы, зеумцы, люди дела, – сказал он с тяжелым вздохом. – Мы живем, чтобы почтить наших мертвых отцов мудростью при дворе и доблестью на поле брани…

– Черный ход в небесный дворец, – прервал его Сорвил, вспомнив, что этот человек объяснял религию Зеума, как своего рода торговлю духовным влиянием. – Я все помню.

– Да… Именно так. Эта поговорка означает, что мужество одного человека – это стыд другого… – Цоронга поджал свои пухлые губы. – А ты, Лошадиный Король?.. То, что ты сделал…

Ночь, темнота, шквал страсти и смутные детали вернулись к Сорвилу. Он вспомнил, как кричал своему другу в тот самый миг, когда Эскелес рухнул на землю…

– Ты хочешь сказать, что я опозорил тебя?

Мрачная усмешка.

– В глазах моих предков… наверняка.

Сорвил недоверчиво покачал головой.

– Прошу прощения… Может быть, если тебе повезет, они протащат тебя через вход для рабов.

Наследный принц нахмурился.

– Это было просто чудо… то, что ты сделал, – сказал он с обескураживающей настойчивостью. – Я видел тебя, Лошадиный Король. Я знаю, что ты звал меня… И все же я ехал дальше. – Он сверкнул глазами, как человек, выступающий против толпы низменных инстинктов. – Я всегда буду искать выход из твоей тени.

Сорвил вздрогнул от этого взгляда. Его глаза остановились на Порспариане, который смиренно сидел, съежившись в слабом сером свете…

– Пора искать компанию трусов, – слабо предложил сакарпский король.

– Самая длинная тень, помнишь? – сказал Цоронга с видом человека, униженного за свое признание в унижении. – Единственный способ… единственный способ искупить свою вину – это встать рядом с тобой.

Сорвил кивнул, изо всех сил стараясь не обращать внимания на ропот юношеского смущения и вести себя как мужчина – как король гордого народа. Зоронга ут Нганка’Кулл, будущий сатахан Высокого Священного Зеума, сразу же извинился – что само по себе было замечательно – и попросил о самой глубокой милости: о способе вернуть его честь и таким образом обеспечить судьбу его бессмертной души.

Выпутавшись из простыни, молодой король Сакарпа протянул руку ладонью вверх, вытянув указательный палец. Как протягивает ее один благодарный друг другому.

Цоронга нахмурился и улыбнулся.

– Что это?.. Ты хочешь, чтобы я его понюхал?

– Нет!.. – воскликнул Сорвил. – Нет! Мы называем его вирнорл… «пальцевый замок», – сказали бы вы. Это залог единства… можно сказать, что отныне все твои битвы будут моими битвами.

– Вы сосиски, – сказал наследный принц, сжимая его руку в теплой чаше своей собственной. – Пойдем… Наш могущественный генерал желает видеть тебя.

Сорвил присел рядом со своим рабом, прежде чем последовать за Цоронгой наружу.

– Я могу поговорить с тобой прямо сейчас, – сказал он по-шейски, надеясь, что это вызовет хоть какой-то всплеск чувств.

Но старый шайгекец просто смотрел на него с тем же печальным непониманием, как будто он забыл шейский язык так же быстро, как и Сорвил выучил его.

– И что еще важнее, – добавил юноша, прежде чем шагнуть в окружающий палатку ясный жар, – я умею слушать.

Сухой солнечный свет, казалось, заливал весь мир. Он был таким ярким, что Сорвил споткнулся, прищурившись. Молодой король постоял на пороге палатки, моргая слезящимися от яркого света глазами, пока сияющий огнем мир наконец не превратился в выжженное до горизонта пространство. Лагерь, переполненные палатки и величественные шатры были выкрашены солнцем в яркие цвета…