Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Оба они были чисто выбриты. Это были нансурские традиционалисты, но знаки отличия, выбитые на пластинах их кольчуг, были ему незнакомы – в чем, впрочем, не было ничего удивительного. Вопрос был в том, узнают ли они его.

– Я пришел увидеть Анасуримбор Серву, – выпалил он в ответ на их хмурый взгляд.

В течение одного мгновения, освещенного факелом, эти двое смотрели на него. Тот, что был повыше, улыбнулся, и это выражение стало злорадным из-за игры теней на его жестком лице.

– Она сказала нам, что ты можешь прийти, – ответил он, отступив в сторону.

Стражник повел его в «амбар» с той же сверхъестественной сосредоточенностью и бездумной дисциплиной, которая, казалось, характеризовала так много людей Ордалии: никаких глупых слов, никаких позерств или скучных издевательств. Охранник-сакарпец стал бы пререкаться до тех пор, пока его не запугали бы угрозами или не подкупили.

Двор «зернохранилища» был таким же пыльным и вытоптанным, как и любая другая земля в лагере, и за редким исключением окружающие палатки были такими же темными. Несколько курильниц были расставлены по всему пространству, и идущий от них дым был едва виден в звездном свете. Сорвил глубоко вдохнул их запах: какой-то острый, вяжущий, специально приготовленный, чтобы заглушить зловоние, поднимающееся от окружающих их миль, покрытых гниющими трупами, – или ему так показалось.

Высокий нансурец подвел его к шатру-зонтику на дальней стороне овального двора, точно такому же, как и все остальные, за исключением того, что он был пришит к соседним палаткам. Входная створка была небрежно задернута, открывая золотистый серп внутреннего света. Дыхание и связки Сорвила напрягались с каждым приближающимся шагом, словно он был медленно натянутым луком. Щель в шатре качалась в его глазах, и в этом видении было что-то эротическое, как будто под юбками куртизанки зажгли свечу и он вот-вот увидит область между ее коленями.

Возможно, после всего этого он все-таки покормит своего «младшего брата».

«Берегись ее, мой король, – сказал Эскелес в тот роковой день в Умбилике. – Она имеет дело с богами…»

Стражник, охраняющий свайальских ведьм, вежливым жестом велел ему остановиться, а затем упал на колени и тихо позвал в проем. Сорвил мельком увидел богато украшенные ковры и странные ножки мебели, но больше ничего.

Если кто-то и ответил стражнику, то он этого не услышал. Охранник просто встал и отодвинул в сторону богато расшитый лоскут.

– На колени! – прошипел он, когда Сорвил шагнул в полосу света. Не обращая на него внимания, король Сакарпа нырнул внутрь и остановился, моргая от яркого света. Три бронзовых фонаря свисали с трехрукого кронштейна, установленного высоко на центральном столбе, и все они были темными. Однажды он спросил Эскелеса, зачем ему понадобились фонари, когда он мог зажечь более яркий свет с помощью простых слов. «Потому что фонари горят независимо от того, помню я о них или нет, – сказал маг. – Стоит подумать о чем-то тривиальном, что давит тебе на сердце…»

Анасуримбор Серва, по-видимому, не возражала против бремени магического озарения: в углу висела ослепительно-белая точка, мерцающая, как украденная с неба звезда. Ее сияние высвечивало слабые красноватые узоры на войлочных стенах – символы или растительные мотивы – и делало мебель комнаты абсолютно темной. Еще там были штабеля сундуков, кровать, почти такая же, как и его собственная, если не считать роскоши одеял и подушек, наваленных на нее грудой, и рабочий стол с раскладными походными стульями. Сапоги Сорвила казались оскорбительными для ковров под ним: разнообразные пейзажи, выполненные в черном и серебряном цветах, символизирующие разные экзотические чувства. В воздухе витал незнакомый аромат духов.

Главная ведьма сидела, сгорбившись над рабочим столом, одетая только в шелковую сорочку, – ее спальное одеяние, подумал Сорвил. Читая, она склонила голову набок, так что ее волосы ленивыми белокурыми крыльями рассыпались по правому плечу. Она зацепилась босыми ногами за передние ножки стула – поза недостойная и оттого еще более эротичная. Шелк свободно свисал с ее груди и туго обтягивал раздвинутые бедра. Безволосые ноги делали ее похожей на маленькую девочку и поэтому отравляли его желание каким-то особенным стыдом.

Грех. Все Три Моря, какими бы благоговейными и прекрасными они ни были, должны были быть испачканы грехом.

– Мой брат находит тебя странным… – сказала она, очевидно все еще поглощенная чернильными линиями перед собой.

– А я нахожу странным вашего брата.

Это вызвало легкую улыбку – а также внимание девушки. Она повернулась, чтобы посмотреть на гостя, обхватив колени достаточно небрежным жестом, чтобы он забыл, как дышать. Он изо всех сил старался напомнить себе, что, несмотря на всю ее распутную молодость, она была самой могущественной женщиной во всей Эарве, возможно, не считая ее императрицы-матери… которая была настоящей блудницей.

– Ты пришел поблагодарить меня или свататься? – спросила волшебница.

Король Сакарпы нахмурился.

– Поблагодарить вас.

Ее глаза скользнули по нему с такой дерзостью, что если бы она была сакарпкой, то могла бы узнать, как там бьют жен или дочерей.

– Вот этот мешочек… висит у тебя на бедре… Где ты это нашел?

Сорвил сглотнул, наконец-то поняв причину этого необъяснимого во всех других отношениях посещения.

– Это фамильная реликвия. Такая же древняя, как моя семья.

Серва кивнула, словно поверив ему.

– Вот этот мотив… тройной полумесяц…

– А что с ним не так? – спросил юноша, слишком хорошо осознавая близость ее взгляда к своему паху.

Наконец ее глаза поднялись, чтобы встретиться с его глазами. Взгляд у нее был холодный, отстраненный, как у старых и гордых вдов.

– Это самый древний знак моей семьи… Анасуримбор Трайсе.

Сорвил изо всех сил попытался заговорить, стараясь отогнать воспоминания о том, как богиня лезла в грязь своего чрева.

– Может быть, ты хочешь его вернуть? – спросила Серва. – И засмеялась – словно кошка чихнула. – Ты кажешься скорее дерзким, чем благодарным.

И в мгновение ока Сорвил понял, что проницательность Анасуримборов, их богоподобная хитрость, была их величайшей слабостью и величайшей силой. Люди, как сказал Цоронга, были для них, как дети.

А кто боится детей?

– Прошу прощения, – сказал он. – Последние недели были такими… трудными. Сегодня днем я… Я убил своего раба во имя вашего отца.

Он вновь мысленно увидел, как Порспариан сполз с торчащего копья и повис, подергиваясь…

– Ты любил его, – заметила девушка с чем-то похожим на жалость.

Он увидел, как в желтых глазах раба угасает живой огонек.