Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Как он мог быть сакарпцем?

Моэнгхус появился из темноты задолго до того, как настала его очередь нести вахту, и сел рядом с Сорвилом. Его манеры были такими же бессловесными и мрачными, как у самого короля Сакарпа. Тревога Сорвила быстро улеглась. Даже после стольких месяцев двуличия он не был тем человеком, который мог бы спокойно думать о предательстве в присутствии тех, кого намеревался предать. В обществе царственных брата и сестры он неизменно отдавал предпочтение некоей приятности своей натуры, которую легко спутать с трусостью.

Он мог строить козни только в одиночестве.

Они сидели молча, глядя на безжизненные равнины, впитывая ауру дружеского общения, которая часто возникает между безмолвными людьми. Поскольку Сорвил не смотрел на своего спутника, тот оставался задумчивой тенью на периферии его сознания, ощущающего намеки на его физическую силу и непостоянную страсть.

– Ваш отец… – осмелился спросить король Сакапра. – Как вы думаете, он это сделал?.. постиг бога?

Сорвил никогда не знал, что движет его честностью. Он начинал понимать, что человек может так же привыкнуть к противоречиям и дилеммам, как и к разбитому сердцу.

– Странный вопрос для короля-верующего, – фыркнул принц Империи. – Я могу доложить о тебе судьям!

Сорвил только нахмурился.

– Оглянись вокруг, – продолжал Моэнгхус, пожимая плечами и потирая бритый подбородок, как он всегда делал, предаваясь серьезным размышлениям. – Вся земля восстает, чтобы вести войну против отца, и все же он побеждает. Даже Сотня поднимает на него оружие!

Сорвил моргнул. Эти последние слова были острыми, как горсть битого стекла.

– Что вы говорите?

– Это правда, Лошадиный Король. Ничто не оскорбляет людей или богов сильнее…

Сорвил мог только тупо смотреть на него. Возможно ли, чтобы бог ошибся?

Но ведь это был урок Эскелеса в последние месяцы – разве не так? Сотня богов – это были лишь фрагменты главного бога, просто осколками более великого целого – как и люди. Ятвер, как наверняка сказал бы маг, была именно таким фрагментом… Такой же слепой, как и целое.

Могла ли Мать Рождения обмануться?

Если принц Империи и заметил его растерянный ужас, то ничем не выдал этого. Моэнгхус был одним из тех людей, которые нисколько не заботились о мелких правилах, принятых в словесном обмене. Он просто смотрел на созвездия, мерцающие низко на западном горизонте, и говорил так, как будто никто в мире не мог его слушать:

– Конечно, отец постиг бога.

Армия Юга пришла в Хойлирси, провинцию, известную в далекие древние времена выращиванием льна. Ее северная граница проходила по реке Ирши, которая текла быстро и глубоко на протяжении нескольких сотен миль, прежде чем замедлиться на своем пути к морю Нелеост. Даже в далекие древние времена Ирши была известна редкостью подходящих для переправы мест, настолько большой редкостью, что древние жрецы-барды часто использовали ее как название для объезда, а ее пересечение – как метафору смерти. «Ири Ирши ганпирлал», – говорили они, повествуя о павших героях или о тех, кто колебался в жизни: «Жестокая Ирши тянет их вниз».

Царь Умрапатура и его планировщики, конечно, знали об Ирши, но они резонно предполагали, учитывая сотни пересеченных к тому моменту рек, что она тоже будет засушливой. Они даже обсуждали возможность послать когорты магов назад, навстречу Орде, в надежде поймать ее на переправе через броды. Они не понимали, что подошли к первой из многих рек, чьи высокие истоки пронизывали вершины Великого Йималети, и что на обширных участках Ирши не было переходов вброд.

Орда оказалась пойманной на своих клыкастых берегах. Множество шранков утонули – их сбросило в ущелья безжалостным напором их же сородичей. Белые, как черви, трупы неслись вниз по бурлящей реке и образовывали жуткие плоты вдоль ее идиллических берегов – полосы вздувшейся грязи, покрывавших всю поверхность Ирши. Но по мере того как кланы отступали от ужаса перед сияющими людьми, их число возле бурлящих вод тоже стало уменьшаться. Хриплый штормовой фронт, которым была Орда, замедлился, а затем и вовсе остановился.

Принц Массар аб Каскамандри был первым, кто донес эту весть королю Умрапатуре:

– Орда… Она больше не отступает перед нашими копьями.

В совете поднялся настоящий шум. Что им остается делать? Как они смогут атаковать такое невероятное количество шранков, в то время как вокруг и позади их флангов сновали еще более многочисленные массы?

Кариндусу был первым, кто упрекнул их.

– Разве вы не видите, что это великое благо? – воскликнул он. – Все это время мы нервничали, ломали руки, потому что голые опережают нас, потому что мы не можем убить их достаточно быстро, а теперь, когда судьба приковывает их к месту, отдает их в нашу ярость, мы опять волнуемся и ломаем руки?

Если Орда окажется в ловушке, а Завет и Вокалати будут действовать вместе, утверждал великий магистр, то магическая борьба со шранками превратится в настоящую бойню. Он и его собратья-маги завалят мертвечиной все пространство до горизонта.

Короли-верующие повернулись к Апперенсу Саккаре, который смотрел на своего соперника с настороженным одобрением.

– Возможно, великий магистр говорит правду, – сказал он.

И вот совет приступил к разработке новой стратегии. Люди приняли близко к сердцу то, что, по их мнению, было доказательством их собственной изобретательности – человек вообще склонен к подобному. Только принц Чарапата питал дурные предчувствия, так как среди владык Юга только он один полагал, что совет тоже знает об Ирши – и поэтому знает, что они настигнут Орду. Его не зря называли принцем ста песен: он понимал, какое преимущество дает способность предсказывать действия врага. Но он принял близко к сердцу предыдущее предостережение отца и не хотел поднимать вопросов, которые могли бы подорвать пыл его братьев-заудуньян.

Он так же сильно не доверял Кариндусу и его позерской гордости, как доверял Саккаре – к этому магу принц стал относиться, как к родственному уму. Вместе с ними была школа Завета. Как они могли потерпеть неудачу?

Сорвилу снилось, как она купается, и он дрожал от пара, поднимавшегося от ее нежного тела. Вода, чистая и прозрачная, покрывала блестящими бусинками ее раскрасневшуюся кожу, окутанную легким пушком. А затем в воде зашевелилось что-то багровое, что-то рваное и вязкое со щупальцами – оно развернулось, как вывалившиеся внутренности, и покрыло шершавой грязью прозрачную поверхность реки, в которую было погружено ее тело. Но она этого не знала и потому продолжала держать в руках эти ошметки, поливая грязью свою обнаженную кожу.