Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Вы не знаете, – сказала она однажды Эсменет, со слезами на глазах пытаясь объясниться. – Вы не знаете… наглости моих соседей. Если я прекращу это делать, они подумают, что у меня есть покровитель, что кто-то великий взял меня в любовницы… Они станут завидовать – вы даже не представляете, как они будут завидовать!

Но Эсменет знала это наверняка. В прошлой жизни одна из ее соседок-блудниц столкнула ее с лестницы своего дома из-за зависти к ее клиентам. Так что она довольствовалась тем, что изображала больную мать девушки, лежа в своей кровати за ширмой, в то время как Нари задыхалась и окрыленно стонала под хрюкающими мужчинами. Кастовая аристократка, рожденная с теми привилегиями, которые дал ей Келлхус, на месте Эсменет должна была умереть, как ей казалось. Часть ее гордости была бы уничтожена. Но она не принадлежала к кастовой знати. Она была тем, кем была всегда – старой шлюхой. В отличие от многих других, она не нуждалась в том, чтобы Анасуримбор Келлхус показывал ей баррикады тщеславия и самомнения. Ее гордость была растоптана в грязь давным-давно.

Ее тревожила не гордость, а страхи.

Слушать Нари означало слушать саму себя – такую, какой она была когда-то, чтобы снова стать ножнами для острия, сменяющегося острием. И Эсменет все это знала, помнила с поразительной ясностью. Зыбкое мгновение проникновения, задержанное дыхание, а затем выпущенный выдох, слишком быстрый, чтобы быть захваченным такой неуклюжей страстью, как сожаление. Скрежещущее щекотание маленького и пронзительная боль большого. Быть ударом кремня, никогда не зная, какой огонь будет в ней зажжен, отвращение, нежность или задыхающееся удовольствие. Сделать орудие из своего смятения, сделать театр из своей вздрагивающей, трепещущей фигуры, которая так распаляла мужчин.

Но вот чего она не знала по-настоящему, так это опасности.

Конечно, она уважала свое ремесло. У нее были свои правила, свои меры предосторожности. Никаких пьяниц, если только она их хорошо не знает. Ни белокожих погонщиков, ни чернокожих наемников. Никого с язвами. Но она всегда, и ей было трудно думать об этом, верила, что она больше, чем все мужчины, которые ее использовали. Она была по меньшей мере так же озлоблена, как и другие шлюхи, и, возможно, более склонна к жалости к себе. Но она никогда не видела себя жертвой – во всяком случае, по-настоящему. Для нее это не было так очевидно, как для Нари…

Она не считала себя одиноким ребенком, которого используют и которым торгуют похотливые и опасные мужчины.

Иногда, заглядывая в узкие щели между панелями ширмы, она видела их лица, когда они трудились над девушкой, и сжимала кулаки от ужаса, настолько уверенная, что кто бы это ни был, он сломает ей шею ради простого господства над ней. Иногда, когда высокая тень уходила, она смотрела на Нари, лежащую обнаженной на скомканных и грязных одеялах и поднимающую руку, словно она собиралась заговорить с кем-то, но потом нерешительно опускающую ее. А низложенная императрица Трех Морей лежала, раздираемая мыслями о богах и животных, о разбитом сердце и об осквернении, о чистоте, которая скрывается в непонятных промежутках между ними. Мир казался местом гниющих алчущих жителей, а люди – не более чем шранками, просто более сложно устроенными.

Она тосковала по своему дворцу и обожающим ее рабам, по солнечному свету, пробивающемуся сквозь ароматный пар, и по скрытому пению хоров. И она плакала так тихо, как только могла, из-за отсутствия своего маленького сына.

– Мне… стыдно, – сказала ей однажды девушка.

– Почему тебе должно быть стыдно?

– Потому что… Вы могли бы проклясть меня и отправить в ад.

Императрица снисходительно кивнула.

– Значит, ты все-таки боишься… а не стыдишься.

– Вы – его сосуд! – воскликнула Нари. – Я была у Скуари и видела его рядом с вами. Святой аспект-император. Он – бог, я в этом уверена!

После этих слов наступила тишина, которую могло заполнить только поверхностное дыхание.

– А что, если бы он был просто человеком, Нари? – спросила Эсменет.

Она так и не поняла мрачного каприза, заставившего ее произнести эти слова, хотя и пожалела о них.

– Я ничего не понимаю, – ответила девушка.

– Что, если бы он был просто человеком, притворяющимся кем-то более могущественным – пророком или даже, как ты говоришь, богом, – просто чтобы манипулировать тобой и бесчисленным множеством других?

– Но почему бы он так поступил? – воскликнула Нари, казавшаяся одновременно взволнованной, смущенной и испуганной.

– Чтобы спасти твою жизнь.

Нари, несмотря на всю свою красоту, выглядела некрасивой в моменты неосторожного горя. Эсменет смотрела, как она сморгнула две слезинки, прежде чем попыталась найти убежище под фальшивой крышей, которая была ее улыбкой.

– Почему бы он так поступил?

Обычно они ели молча. Поначалу Эсменет приписывала молчание девушки ее рабскому детству – рабыни были повсеместно приучены оставаться тихими и незаметными в присутствии своих хозяев. Но в остальном смелость Нари заставила ее изменить это мнение. Будучи в мрачном настроении, Эсменет думала, что она, возможно, таким образом защищает себя, делая все возможное, чтобы облегчить грядущее предательство. Когда же ей становилось легче, она думала, что девушка просто не замечала смыслов, которые вечно пропитывают молчание, и поэтому оно не тяготило ее.

Поначалу в их совместном проживании было некоторое утешение, вызванное тем, что Эсменет пребывала в беспредельном изнеможении, а Нари – в раболепном упрямстве. На самом деле именно ее соседи, созвездие грязных жизней вокруг нее, жившие на другой стороне улицы, а также выше и ниже ее, породили основную часть конфликта между ними. Обычно Эсменет думала, что Нари просто использует что-то случайное вроде свиста соседок, как предлог, чтобы дать выход невысказанной страсти. Девушка всегда старалась использовать свой кроткий рабский голос, чтобы быть уверенной. Но в остальном она относилась к Эсменет так, словно та была больной бабушкой.

– Вам нужно ходить медленнее, а то они увидят вашу быструю тень сквозь ставни! Вам нужно быть еще более немощной!

Жалобы порой были просто смешными, и все же императрица подыгрывала им. Ничто так не возбуждает, как тревожный испуг.

– Вам нужно согнуть спину – сгорбиться, как старухе! – командовала девушка.

И так все больше и больше ужаса овладевало воздухом между ними.

Молодой рыцарь шрайи наблюдал за происходящим глазами, которые могли только моргать.

Маленький мальчик с лохматыми светлыми волосами играл один на парапете перед ним. Когда он вышел из тени, его грива сверкнула на солнце почти белым цветом. Но в остальном он был грязен, как будто его воспитывали только дикие животные.