Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

И долгое время он казался единственным шумом в мире.

Рыцари Бивня переглянулись и рассмеялись. Один из них жестоким ударом наотмашь заставил Нари замолчать. Девушка свалилась с дальнего края кровати.

Эсменет забыла о беспечности людей, которые убивают, – об опасности их темных и бурных капризов. Но старые инстинкты быстро возвращались: внезапная бдительность, обмякшее тело, оцепенение, переходящее в холодную сосредоточенность…

Способность видеть прошлое после смерти кого-то любимого.

Отряд состоял примерно из восьми или девяти рыцарей шрайи, но не из того отряда, который был ей знаком. Их дыхание отдавало вином и ликером. Одетый в плащ священник, в котором она теперь узнала коллегианца, подошел к тому месту, где спряталась Нари, свернувшись нагишом под одним из закрытых ставнями окон. Он склонился над ней, небрежно сжал ее запястье и, когда девушка заплакала и отрицательно покачала головой, отсчитал ей на ладонь пять золотых келликов.

– А вот и серебро, – сказал он, поднося монету к свету.

Он повертел ее между большим и указательным пальцами, и Эсменет мельком увидела серые очертания своего тела на белом фоне.

– На память о ней, – сказал коллегианец, кивнув в сторону Эсменет и ухмыльнувшись. Монета со звоном упала на пол между ними.

Нари тяжело опустилась к его ногам. Святая императрица Трех Морей смотрела, как взгляд девушки следует по залитому кровью полу туда, где рыцари шрайи держали Эсменет на коленях. Имхайлас лежал между ними, жуткий и неестественный.

– Пожалуйста! – воскликнула она, обращаясь к императрице, и на ее лице отразились боль и пустота. – Пожалуйста, не говори своему мужу! Не надо… не надо… – Она затрясла головой с жалобной гримасой. – Пожалуйста… Я не хоте-е-е-е-ела!!!

Даже когда они тащили Эсменет по зияющим улицам, она все еще слышала плач этой девочки, безумную незрелость в ее голосе, как будто все, что было в ней после пятилетнего возраста, было убито…

Вместо того, чтобы быть порабощенным.

Эсменет не привели прямо к Майтанету, как она ожидала. Вместо этого ее доставили в командированный сторожевой гарнизон на остаток ночи. Она была избита, почти изнасилована и в целом страдала от того злобного отсутствия почтения, которое часто бывает присуще слугам, считающим своего хозяина врагом. Она не спала, и ее не освободили от цепей. Она была вынуждена избавляться от жидкости, не снимая одежды.

На рассвете прибыла вторая рота рыцарей шрайи, принадлежавших к инчаусти, элитной службе телохранителей самого шрайи. Разгорелся спор, и каким-то образом их крики перешли в совместную экзекуцию – за которой последовало поспешное бегство троих мужчин, присматривавших за ней. Блистая в своих золотых доспехах, инчаусти вывели ее обратно на улицу. Эти люди, по крайней мере, обращались с ней прилично и уважительно, хотя и не сняли с нее цепи. У нее не хватило духу умолять их, не говоря уже о том, чтобы вообще заговорить, и поэтому она нашла свой путь к случайному достоинству, какое бывает от шока и изнеможения.

Она шаркала и спотыкалась в сковывающих ее лодыжки цепях – женщина, казавшаяся карликом в сияющей колонне мужчин в доспехах. Было еще раннее утро, так что солнце не касалось ничего, кроме неба, оставляя улицы холодными и серыми. Несмотря на это, все больше и больше людей собиралось вокруг, когда они пробирались к Кмиралю, вытягивая шеи и иногда подпрыгивая, чтобы взглянуть на нее.

– Святая императрица! – слышала она, как кто-то кричал беспорядочным, прерывистым хором. А периодически к этим крикам добавлялись другие: «Шлюха!»

Крики, очевидно, опередили их небольшой строй, ибо с каждым поворотом становилось все больше людей, толпящихся на крыльцах, толкающихся вокруг инчаусти на улицах, свесивших головы из окон и с крыш домов, с затуманенными от сна и удивления глазами. Она видела представителей всех каст и профессий, мельком видела лица, которые скорбели, которые праздновали, которые увещевали ее быть сильной. Они не ободряли, но и не отталкивали ее. Рыцари Бивня проталкивались вперед, выкрикивая предупреждения, надевая на самых наглых наручники или нанося им удары кулаками. Все больше и больше разочарования и тревоги появлялось на лицах людей вместо сосредоточенности. Капитан инчаусти, высокий седобородый мужчина, которого императрица, как ей показалось, узнала, наконец, приказал своей роте отстегнуть мечи в ножнах и использовать их как дубинки.

Она своими глазами видела, как насилие порождает насилие, – и обнаружила, что ей все равно.

Те, кто следовал за ними, продолжили свой путь. Те, кто стоял впереди, кричали, будя целые кварталы города, по которым шли, вытягивая все больше и больше людей на улицы. К тому времени, когда они повернули на улицу Процессий, как раз к западу от Крысиного канала, марш превратился в бегущее сражение. Момемниты продолжали накапливаться, и их желчь росла пропорционально их численности. Она видела, как многие из них поднимали глиняные таблички, которые они разбивали, когда она проходила мимо, но были ли это проклятия или благословения, она не знала.

Вырвавшись из узких улочек, предводитель инчаусти выстроил своих людей в кольцо вокруг нее. Перед ними открылся Кмираль, его просторы уже подернулись дымкой. Казалось, весь мир теснился в нем, рассыпался по площадям, толпился вокруг монументальных фундаментов. За морем лиц и размахивающих кулаков, купаясь в утреннем зное, маячил черно-базальтовый фасад храма Ксотеи. Голуби разлетелись по соседним жилым домам.

Инчаусти, конвоировавшие императрицу, без колебаний двинулись вперед, возможно, воодушевленные видом своих товарищей, выстроившихся в ряд на первой площадке под Ксотеи. Их продвижение было в лучшем случае бессистемным, несмотря на бьющую дубинками ярость рыцарей. Эсменет поймала себя на том, что смотрит поверх толпы направо, на обелиски их прежних правителей, торчащие, как наконечники копий, из их бурлящей среды. Она мельком увидела лицо Икурея Ксерия III, поднятое к восходящему солнцу, и испытала странный, почти кошмарный приступ ностальгии.

Она видела группы мужчин с серпом Ятвер, нарисованным чернилами на их щеках. Она видела бесчисленные Кругораспятия, зажатые в ухоженных, мозолистых и даже покрытых язвами руках. Крики эхом отдавались в небесах, словно гогочущий рев несомых противоречивых воплей. Каждый второй удар сердца она, казалось, улавливала какой-то отзвук криков: «Шлюха!» или «Императрица!» Через каждое мгновение она видела, как какой-нибудь момемнит завывает от восхищения или плюется ненавистью. Она видела мужчин, запутавшихся в сражающихся толпах, бьющих друг друга по плечам, протягивающих руки, чтобы схватить кого-нибудь за волосы или порвать чью-нибудь одежду. Она мельком увидела, как один мужчина ударил другого ножом в горло.