Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

До Первого Апокалипсиса священная библиотека была известна по всей Эарве, в ней собирались поэты, маги и княжеские посольства. Целые литературные традиции сложились вокруг долгого паломничества в город мантий, знаменитый Караванири, от которого ныне сохранились лишь фрагменты. Барды и пророки обитали в нишах и альковах каждой улицы, выкрикивая шутки или наставления. Вдоль дорог выстраивались торговцы, продающие товары из таких далеких мест, как древний Шир. При этом Сауглиш пользовался и дурной славой из-за своего рэкета. Днем рынки бурлили от торговли, а ночью улицы гремели от проносящихся по ним повозок.

Есть что-то одновременно трагическое и прекрасное, решил Акхеймион, в контрасте между этим древним грохотом и мирным шумом, который он слышал сейчас. Как будто было что-то правильное в том, что переживали люди на протяжении эпох.

Ганиураль, дорога процессий, ведущая к библиотеке, все еще была отчетливо видна под многовековой осыпью: широкая впадина в лесной подстилке, идущая по прямой линии. За все это время старый волшебник ничего не сказал Клирику: несмотря на удивление, которое он испытывал, его возмущение своим пленением оставалось слишком сильным, чтобы говорить об этом. Но по мере того как они поднимались к разрушенной библиотеке, череда веков, казалось, просачивалась в его кости – поколения накапливались за поколениями, бесчисленные жизни обрывались после всего лишь нескольких царапающих лет. Тот факт, что фигура, идущая рядом с ним, пережила все это и прожила достаточно долго, чтобы сломаться под тяжестью ноши, казался таким огромным, что недовольство мага начинало казаться ему нелепым.

– Инкариол, – произнес, наконец, Акхеймион, поморщившись от того, как больно было говорить с израненным кляпом языком. – Почему ты носишь это имя?

Шаг нелюдя не замедлился.

– Потому что я странствую.

Волшебник глубоко вздохнул, понимая, что пришло время снова броситься в драку. Он прищурился, глядя на идущую рядом фигуру.

– А имя Клирик?

Теперь нелюдь шел немного медленнее. Его безволосый лоб нахмурился.

– Это традиция… Я думаю… Традиция сику брать человеческое имя.

Сику было названием, данным нелюдям, которые живут среди людей.

– Но Инкариол – это не твое имя… – сказал Друз.

Нелюдь продолжал идти.

– Ты – Ниль’иккас, – настаивал волшебник. – Последний король Обители.

Клирик резко остановился, медленно повернулся лицом к магу. А поскольку они шли плечом к плечу или, скорее, плечом к локтю, выглядело все так, словно широкий и крепкий под своей нимильской броней нелюдь нависал над человеком.

Волшебник увидел смятение в его темных глазах.

– Нет, – ответили мраморные губы. – Он мертв.

Внезапно на Акхеймиона снизошло осознание того, что Сесватха чувствовал тысячи лет назад в присутствии существа, стоявшего перед ним. Ощущение векового величия, печального благородства и силы, ангельской и непостижимой.

– Нет, – возразил старый волшебник. – Он совершенно живой и смотрит на меня.

Перед ним стоял король Иштеребинта, вошедший в историю и бессмертный. Легендарный герой, чьи триумфы и бедствия были запечатлены в самом основании истории.

Великий Сауглиш, древний Город Мантий, простирался вокруг них, немногим шире, чем множество развалин, разбросанных по лесу. Друз Акхеймион упал на колени, согнувшись и сцепив пальцы за шеей, как много раз делал великий магистр Сохонка много лет назад, в том числе и в этом знаменитом городе, который он когда-то называл своим…

Он опустился на колени, чтобы воздать почести великому королю, стоявшему перед ним.

Она смотрит, как Клирик и волшебник исчезают за погребальной оградой, которая когда-то была стенами Сауглиша, и сглатывает подступающий к горлу крик. От этого зрелища разит казнью.

Они уже добрались до сокровищницы. Она знает, что терпения Шкуродеров надолго не хватит.

Мимара никогда не была робкой или пугливой женщиной. И она никогда не была похожа на свою мать, которая постоянно окутывала свое сердце сомнениями и опасениями. Их путешествие в изобилии приносило им разные ужасы, но почти всегда они становились стимулом к отчаянным действиям. Всегда были глаза, которые она могла выцарапать когтями. Всегда.

А вот страх, который она испытывает теперь, запрещает ей действовать. Он затыкает ей рот, так же плотно, как заткнули рот волшебнику. Даже ее плач застревает у нее в груди. Заставляет неметь ее руки и ноги.

Страх, который научил людей молиться.

Она чувствует, как Акхеймион идет один, где-то там, в точке паники, погруженной в оцепенение. Она чувствует, как приближается его древняя обреченность, как она окружает его.

Капитан и все остальные заняты пустяковыми делами. Поквас точит свой огромный клинок. Колл, кажется, спит. Ксонгис мастерит силки. Мимара просто сидит, обняв колени, поглощенная эмоциями, то молясь за Акхеймиона, то отгоняя образы катастрофы, мелькающие в ее душе. Она проводит ранние утренние часы, борясь с обреченностью и тщетностью.

Но главная причина ее беспокойства не заставит себя долго ждать.

Он преуспеет в этом, думал старый волшебник, опускаясь на колени перед высоким нелюдем. Он вырвет Клирика из рук капитана. Он достанет из сокровищницы древнюю карту Анасуримбора Кельмомаса, найдет Ишуаль и узнает правду о человеке, который украл его жену.

– Ты запутался, смертный, – сказал Клирик. – Поднимись.

Чувствуя себя полным идиотом, Акхеймион поднялся на ноги. Он сердито посмотрел на нелюдя, а потом опустил глаза в смущении и ярости.

– Лорд Косотер… – спросил он, когда они возобновили подъем. – Он твой элджу? Твоя книга?

И Клирик неохотно заговорил. Старый волшебник знал, что ему следует действовать осторожно. Знаменитый ли это король Иштеребинта или нет, но нелюдь, идущий рядом с ним, тоже был странником, одним из апоройков, непредсказуемых.

– Да, – ответил Клирик.

– А что, если он лжет? А что, если он манипулирует тобой?

Нелюдь повернулся, чтобы посмотреть на собеседника, а затем перевел взгляд на виднеющиеся вдалеке разрушенные стены.

– А что, если он предатель? – спросил он.

– Да! – настаивал волшебник. – Конечно, ты можешь понять, каким… каким… больным стало его сердце. Конечно, ты можешь видеть его безумие!

– И ты тоже… ты бы стал моей книгой вместо него?

Акхеймион помолчал, чтобы лучше подобрать слова.

– Сесватха, – начал он с умоляющим видом, – ваш старый друг живет во мне, мой господин. Я не могу предать его. Он не может предать вас. Позвольте мне нести бремя вашей памяти!

Несколько шагов Клирик продолжал молчать с непроницаемым выражением лица.

– Сесватха… – наконец, повторил он. – Это имя… Я помню. Когда весь мир сгорел… Когда Мог-Фарау взвалил на плечи облака… Он… Сесватха сражался рядом со мной… некоторое время.