Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Вот почему он так и остался стоять над своей жертвой. Вот почему он выбрал именно этот момент для удара.

Многие мгновенно упали на колени, в том числе и Финерса, и на его подвижном лице мелькнула тень улыбки. Некоторые начали пристыженно и унизительно пресмыкаться, бормоча молитвы стоящей под золотыми идолами правительнице. Но большинство инчаусти остались стоять, удерживаемые своим гневом и примером своих нерешительных братьев.

– На колени! Ибо те, кто стоит сейчас, стоят вместе с грязным Голготтератом! – крикнула Эсменет.

Она говорила с жаром, с душераздирающим жаром. Если понадобится, она погонит тысячи людей под меч палача. Она сожжет Момемн дотла – менестрели обвинили ее в сожжении Каритусаля, и она сделает это в реальности…

Все, что угодно, лишь бы ее дети были в безопасности!

– Ибо сама вечность висит на волоске вокруг вас!

Последние из инчаусти смягчились, опустились на колени, а затем уткнулись лицом в пол. Она смотрела, как чувство распространяется среди них, словно болезнь, словно чудесное превращение, делающее из веры безумие, а из катастрофы – божественное откровение. И они могли чувствовать его, она знала это. Все они чувствовали, как сила исходит от ее хрупкой окровавленной фигуры. А потом, через месяцы или годы они умрут, думая, что это самый важный, самый славный момент в их жизни…

Момент, когда они пресмыкались перед святой императрицей.

Чувство триумфа, не похожее ни на одно из тех, что она когда-либо испытывала, пронзило ее до самой последней жилки – восторг, превзошедший все ее тело, буйное постоянство ее самой и подчиненного ей мира. Казалось, стоит ей только высоко поднять руки, и сама земля будет хлопать, как одеяло, которое трясут. И она посмотрела вниз с властным удовлетворением, упиваясь этим мгновением силы…

Ибо пока она смотрела, собравшиеся кающиеся начали озираться в изумлении и тревожном замешательстве.

Рев, который был ее благочестивым хором, ее доказательством несогласия с Майтанетом, стал тише, а затем и вовсе прекратился. Толпа чудесным образом замолчала…

И на какое-то мгновение им показалось, что вся империя встала перед ними на колени.

Но что-то… что-то вроде ритмичного пульса… он заполнил тишину, поднявшись из глубоких храмовых подземелий. Она сразу же узнала его, хотя ее душа отказывалась верить этому знанию. Ибо этот звук все еще звучал в самых темных ее снах.

Снах о воюющем Шайгеке… о безлюдных пустошах и о жалких страданиях, которыми был Карасканд.

Снах о святом Шайме, вырванном из рук язычников.

Бой военных барабанов. Фанимских барабанов.

Императрица Трех Морей повернулась к идолу Анагки, который каким-то извращенным образом сверкал золотом над неподвижной фигурой мертвого шрайи. Рядом с ней бесстрастно стоял почти обнаженный убийца.

Она начала смеяться – теребить свои волосы и смеяться…

Такой коварной шлюхой была судьба.

Позднее лето,

20-й год Новой Империи (4132 год Бивня),

развалины Сауглиша

Удушье. Слепота и растерянность.

Сначала Акхеймиону показалось, что его душит кляп, но потом он понял, что его рот свободен. Неужели они надели ему на голову мешок? Он бил себя по рукам и ногам, понимая, что не связан, но не мог сдвинуться с места дальше чем на расстояние вытянутой руки.

Саркофаг. Гроб. Он был в чем-то вроде…

Сон.

Паника старого волшебника уменьшилась, даже когда паника древней души, в которую он превратился, вспыхнула яростью. Это был Анасуримбор Нау-Кайюти, бич Консульта, принц Верховного Норсира – истребитель драконов! Он бил в стены своей каменной тюрьмы с праведной яростью и выл. Он проклинал имя своей негодной жены.

Но закрытый короб, в котором он лежал, стал горячим от его усилий, и воздух начал покидать его. Вскоре он уже задыхался, его бочкообразная грудь вздымалась, как кузнечные мехи. Еще немного времени – и он уже не мог делать ничего, кроме как царапать свою тюрьму, и его мысли путались от стыда и потери ориентации…

Подумать только, такой человек, как он, умрет, царапаясь.

Затем он начал переворачиваться и падать, как будто его тюрьму бросили в водопад. Камень треснул – от этого удара у него клацнули зубы. Воздух струился вокруг него, такой прохладный, что казался влажным. Он втянул в себя этот холодный воздух и задышал на тяжелый обломок, придавивший его. Он моргнул в ночной темноте, увидел низко висящую луну, бледно светившую сквозь рваные облака и переплетающиеся ветви деревьев, а потом мельком заметил разбросанные изломанные фигуры, слепые глаза, сверкающие в мерцании упавших факелов. Мертвые рыцари Трайсе. Он увидел свой меч, поблескивающий среди выгравированных на обломках камня рун, и потянулся к нему безжизненными пальцами. Но какая-то тень остановила его. Обезумев от недостатка воздуха, растерянности и ужаса, он уставился на своего чудовищного противника…

Лоснящийся висячий фаллос. Крылья, шершавые и испещренные прожилками, были сложены в два рога, поднимающиеся высоко над плечами существа. Кожа с прорехами, обнажающими оболочки влажных мышц и двойную голову: один череп большой овальной формы, второй человеческий, сросшийся с челюстями первого.

«Ауранг», – понял старый волшебник, почувствовав ужас Нау-Кайюти. Генерал Орды. Ангел обмана.

Инхорой отшвырнул свой клинок, изогнувшись над ним, как испражняющаяся собака. Это он вытащил Нау-Кайюти из саркофага – как цыпленка, слишком рано отделившегося от скорлупы. Монстр обвил его горло холодными, как рыба, пальцами, и он услышал, как когти Ауранга щелкнули и заскрежетали позади его шеи. Монстр поднимал своего пленника, пока тот беспомощно не повис перед его зловещими глазами. От недостатка воздуха в руки и ноги Нау-Кайюти, казалось, впивались тысячи игл.

Существо ухмыльнулось – сгустки слизи свисали с его меньшего черепа.

Смех, похожий на боль, звучал, как игра на сломанных флейтах.

– Нет, – выдохнул инхорой своими прокаженными глотками. – Никто не спасется от Голготтера…

Крики. Кто-то орал.

Волшебник вскочил с лесной подстилки, моргая и вглядываясь в темноту так же ошеломленно, как те, кто только что проснулся. Он закашлялся и судорожно сглотнул, тщетно пытаясь избавиться от кляпа. Мир был предрассветно-серым, восточное небо золотилось сланцем, просвечивающим сквозь путаницу черных ветвей.