Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Было время, когда он целыми днями бродил среди руин, куда менее значительных, чем эти. Время, когда его тревоги были достаточно малы, чтобы не обращать на них внимания.

Бок о бок старый волшебник и король-нелюдь вошли в разрушенные помещения библиотеки. Стены – или то, что от них осталось, – имели монументальный вид шайгекских зиккуратов. Во многих случаях вдоль их гребней росли деревья, уже взрослые, но согнутые и раскачиваемые ветром. Акхеймион все еще мог узнать Урсиларал, центральный проход, где когда-то висела тысяча дарственных щитов, ярких и красивых, символизирующих перемирие между сохонками и почти всем известными племенами белых и высоких норсирайцев. Во времена Сесватхи библиотеку часто называли цитаделью цитаделей – конечно, из-за ее важности, но также и из-за того, как она выглядела. Она действительно была крепостью внутри крепостей, как если бы снаружи был своего рода океан, наводнение, которое могли бы сдержать многочисленные помещения, расположенные одно в другом. Она располагала не менее чем девятнадцатью дворами, часто называемыми «ямами» из-за высоты окружающих стен, и большинство из них соединялось с Урсиларалом многочисленными воротами.

Утреннее солнце поднялось достаточно высоко, но все равно могло лишь частично омыть заросшие полы этих помещений, так что Акхеймион и Клирик оказались идущими в сухой тени. Растительность в основном ограничивалась зарослями и кустарниками, что заставляло Акхеймиона следовать за Клириком, который прорубал себе путь вперед мечом. Плюмажи пушинок кружились в вихрях сухого ветра. По продолговатым квадратам голубого неба над путниками плыли облака. Пчелы следовали спиральными курсами по воздуху, превращаясь в белые точки, когда они попадали на солнечный свет. Волшебник даже мельком заметил лису, пробирающуюся сквозь траву.

Это переживание становилось все более сюрреалистичным. Время от времени волшебник ловил себя на том, что смотрит на трудящуюся спину Клирика, широкую под блестящей кольчугой, и размышляет, не стоит ли ему просто напасть на нелюдя и покончить с неизвестностью. А порой он принимался играть в какую-то игру, гадая, чем раньше были те или иные руины. Холмы в его воображении становились фонтанами. Прямоугольные проломы в стенах – окнами казарм, квартир и скрипториев.

И дважды он ловил себя на том, что щурится, глядя на северо-восточный край неба, высматривая грозовые тучи, черные и ужасные…

Высматривая Вихрь.

Это было похоже на хождение по двум мирам за пределами реальности: один – результат его чтения, другой – продукт его Снов. Он был Акхеймионом, изгнанником и парией, носившим сгнившие шкуры. И он был Сесватхой, героем, главным магом этого места, как в те дни, когда его падение было нелепым, смехотворным, так и в дни надвигающегося разрушения.

– Я видел, как горели эти башни, – сказал он старческим голосом. – Я видел, как рушились эти стены.

Король-нелюдь остановился, оглядывая окрестности, как будто видел руины вокруг себя в самый первый раз. Акхеймион гадал, каково это – пережить великие каменные творения. Когда народы переживают период расцвета, не кажется ли им все остальное стадиями разрушения?

– Когда пришло известие, весь Иштеребинт оплакивал его, – наконец, сказал Клирик. – Тогда мы поняли, что мир обречен.

Акхеймион пристально смотрел на короля-нелюдя, придавленного непоколебимой печалью.

– Но почему же? – спросил он. – Почему ты оплакиваешь нашу смерть, когда именно люди, а не инхорои, разрушили все твои великие здания?

– Потому что мы всегда знали, что не переживем людей.

Волшебник улыбнулся, вспоминая все это.

– Да… Потому, что наши судьбы едины.

Наконец, согнувшись и пройдя через ворота, почти погребенные под засыпавшей их землей, они подошли к башне – к могучей цитадели, воздвигнутой Ношайнрау Белым. Это было всего лишь огромное каменное кольцо, достаточно широкое, чтобы вместить любой из огромных амфитеатров Инвиши или Каритусаля. Изрытые птичьими норами покатые стены поднимались примерно на тридцать локтей, прежде чем обрушиться – линия рваных руин на фоне голубого неба. Сверкающие бронзовые листы исчезли. Во времена Сесватхи они окружали основание башни кольцом – девять тысяч девятьсот девяносто девять, каждый из которых был выше человеческого роста, и каждый был изрисован бесчисленными линиями магического письма. Солнце невозмутимо светило, отбрасывая тени на нависающие камни. Ветер шелестел листьями и травой. Никогда еще, казалось старому волшебнику, мир не выглядел столь одиноким.

– Колдовство здесь очень старое, очень слабое, – сказал нелюдь.

Помнит ли он прежнее обвинение лорда Косотера? Может ли он это сделать?

Неужели он обвиняет Друза во лжи?

– Сокровищница под этими развалинами, – ответил Акхеймион. – Заклинания, защищающие ее, глубоко погребены… и они совершенно не стареют, уверяю вас.

Возможно, сейчас было самое время нанести удар.

Нет. Нет, пока он не будет знать наверняка, что ему не понадобится сила нелюдя.

Первоначальные ворота башни были погребены под скошенными обломками. Путники продрались сквозь густой кустарник и начали карабкаться вверх.

Из всех воспоминаний Акхеймиона о священной библиотеке последние дни были самыми яркими в его памяти. Там всегда присутствовал Не-Бог… как назойливое чувство, как направление, пропитанное ужасом, как будто одна точка на компасе была отточена достаточно остро, чтобы заставить его легкие шумно вздыхать. Он ходил по верандам и чувствовал это… там… иногда остававшееся неподвижным целыми днями, но чаще движущееся. И он знал, что рано или поздно оно приблизится.

А когда поднимался ветер, он слышал плач скорбящих матерей из города внизу.

Мертворожденные… Каждый младенец был мертворожденным.

Старый волшебник остановился на середине подъема и прислонился к изъеденному временем камню, чтобы восстановить дыхание. Много лет прошло с тех пор, как он в последний раз ощущал тот ужас, который царил у Мог-Фарау, во время бодрствования.

Зияющее чувство тщетности и потери, когда все рушится, но не здесь и не там, а повсюду. Неподвижность сердца так же велика, как часть тела или воля. Сам горизонт стал откровением, выводящим из себя и привязывающим к миру умирающих вещей.

Оно неотступно преследовало старого волшебника, пока он продолжал карабкаться вверх, огромная тень скрывалась на периферии его зрения, окрашивая небо злобой, которая появлялась всякий раз, когда он отворачивался. И он был убежден, что все человечество разделяло одно и то же предчувствие.

Клирик стоял на вершине холма. Разрушенные стены тянулись по обе стороны от него, достаточно толстые, чтобы вместить островки травы и кустарника, выросшие вдоль их вершин, поднимаясь и опускаясь в зависимости от того, что было разрушено в этих местах за прошедшие годы.