Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Но что, если…

Совокупление. Это было то, чем она занималась… Какая-то пустота поднялась в ней, полное отсутствие чего-либо там, где должны были быть человеческие чувства. Мужчины всегда хотели ее, и она почти всегда презирала их за это. Почти всегда. Иногда, когда ей что-то было нужно или когда она просто хотела почувствовать себя мертвой, ее тело отвечало их желанию, и она принимала их в себя. Она держала их, пока они трудились и дрожали, она несла их, как бремя на своей спине. И потом она почти никогда об этом не думала, просто продолжала нестись дальше по своей бурной жизни.

На Андиаминских Высотах она терпела бесчисленных поклонников, невыносимый парад денди и вдовцов – одни жестокие, другие подавленные, и все они жаждали сладости императорской власти. Тем, кого она отвергла, даже удалось спровоцировать несколько официальных протестов. Один из них, патриций дома Исрати, даже подал иск к судьям, утверждая, что ее должны обязать выйти за него замуж в наказание за ее клевету. Мать позаботилась об этом дураке.

Но тем не менее ей случалось ложиться в постель с мужчинами. И несмотря на годы в борделе, несмотря на хаос ее женского цикла, беременность не была невозможной. Сильное семя наполняет матку силой…

Ее мать была тому доказательством.

Три, говорит она себе. Есть только три случая, о которых она может думать, как о том, что может сделать слова проклятого существа истиной. Был один милый раб-телохранитель, почти мальчик, который перед ее бегством занимался с ней ведением дел в поместьях. Как это ни абсурдно звучало, она владеет поместьями в Трех Морях, как и все члены императорской семьи. Был Имхайлас, тщеславный капитан эотийской стражи, который помог ей бежать в обмен на вкус ее персика.

А потом был Акхеймион, так тосковавший по ее матери, на которую она так походила, но не по образу Эсменет, а по ней, той загадочной женщине, которая была такой же хрупкой и сломленной, как ее дочь. Она уступила, и он принял это – их «первую совместную ошибку», как он выразился, – в обмен на обучение магии, которого она больше не желала.

Три, говорит она себе, хотя на самом деле есть только один.

Ее мысли вновь переходят на шпиона-оборотня и его откровение, и его слова становятся противниками и ареной ее души.

«Я чувствую запах плода внутри тебя…»

Она борется с ним с помощью невысказанных обвинений. Лжец! Непристойный обманщик! Но у нее предательское сердце, вечно мирящееся с тем, что должно быть простым, с нежелательными последствиями. Поэтому она слышит, как волшебник говорит ей то же самое…

– Око Судии – это глаз нерожденного…

Пытаясь объяснить ужас ее проклятого вида.

– Глаз, который наблюдает с высоты бога.

Голоса путаются все больше и больше, пока не кажется, что это один и тот же человек – маг и шпион.

«Убей капитана, и он будет спасен».

Нет, говорит она себе. Нет. Нет. Нет. Бордель научил ее силе притворства, тому, как факты иногда уходят в небытие, если отрицать их с достаточной яростью.

Вот что она сделает.

Да. Да. Да.

Несколько дней проходит без признаков существа, называющегося Сомой. Мимара говорит себе, что чувствует облегчение, но все же остается в одинокой темноте, глядя вверх, сквозь мертвые ветви, прислушиваясь к ночному хрипу и скрипу.

Однажды ночью она находит маленький бассейн, освещенный чудесным лучом лунного света. Присев на корточки рядом с ним, вглядывается в висячий туннель, чтобы рассмотреть луну. Мимара смотрит на свое изображение, застывшее между плавающими листьями, и чувствует беспокойство. Она понимает, что в последний раз видела свое лицо, когда шпион-оборотень принял ее облик. Ей хочется снова, как раньше, беспокоиться о своей внешности, наряжаться и прихорашиваться, но все это кажется такой глупостью. Жизнь до этого – Тропа из троп.

Затем, в пустом промежутке между вдохами, открывается Око Судии.

Какое-то время Мимара ошеломленно смотрит на него, а потом плачет от такого превращения.

Ее волосы коротко обрезаны, как у кающейся грешницы. Одежда в порядке, но пахнет чужими вещами. А живот отвисший и тяжелый от ребенка…

И нимб вокруг ее головы, яркий, серебристый и… священный.

Она бьется в конвульсиях, задыхаясь от рыданий, падает, обхватив колени от боли…

Она добра – и не может этого вынести.

Старый волшебник пристает к ней с вопросами, когда Мимара возвращается. Он удивляется ее опухшим глазам – и волнуется. Она отстраняется, как всегда, когда отчаяние подавляет ее способность ясно мыслить. Она видит боль и смятение в глазах волшебника, знает, что он дорожит постепенно растущей между ними близостью, что он действительно стал думать о ней, как о своей дочери…

Но этого никогда не может быть, потому что отцы не лгут своим дочерям.

Поэтому она отвергает его, хотя и позволяет ему свернуться вокруг нее калачиком.

Дать ей убежище.

Проходят недели. Недели походного мрака и щепоток квирри. Недели сражений с кланами шранков.

Несколько недель она проводила пальцем по линии своего живота в темноте.

Наконец они уходят из Косм, и кажется, что они поднимаются вверх, ступая на землю, открытую солнцу. Тринадцать человек, включая Ведьм, собираются в линию на невысоком гребне – их кожа и одежда почернели от сна на замшелой земле, детали их доспехов и звенья кольчуг заржавели от дождя и изломаны в битве со шранками. Шкуродеры остались целы, но Ведьм теперь всего трое: тидоннский тан Хурм, который остается таким же здоровым, как и все остальные, галеотский гражданин Колл, чье тело, кажется, истощается по его воле, и сумасшедший конриец Хиликас, или Ухмыльник, как называет его Галиан, – который, кажется, черпает пищу из своего безумия.

Земля под ногами артели распадается на широкие полосы из скал и гравия. Редкие деревья цепляются корнями за землю, окруженные бурлящей крапивой и сумахом, повсюду видны спутанные заросли стеблей и цветов, которые внезапно заканчиваются сине-зелеными полосами тростника, похожего на папирус, и туманными милями, прорезанными каналами с черной водой. Соляные болота. Серишское море, кажущееся безликой пластиной на северном горизонте, железно-темной, за исключением тех мест, где солнце серебрит ее далекие волны.

Они наблюдают, как по болотам пробегает легкая зеленая рябь – призрак ветра в камышах. И тогда они видят его – остов некогда могучих стен, похожие на огромные лопаты створки ворот и поля за ними, покрытые руинами. Мимара смотрит в безмолвном изумлении, наблюдая, как тень облака беззвучно впитывает серо-голубые дали.

– Смотри! – окликает ее старый волшебник. – Взгляни на древний Кельмеол. Дом для сыновей Меори. Далекая древняя столица этих пустошей до Первого Апокалипсиса.