Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Принц Империи, несомненно, сообщил своим подопечным, что шранки становятся все более отчаянными и, следовательно, более смелыми. Он объяснил, что они подобны снегу, который скапливается в высоких горах, неделя за неделей, сезон за сезоном, пока снежные слои внизу не перестают удерживать слои наверху.

– Они обрушатся на нас, – сказал он. – И когда они это сделают, их будет не так легко запугать, как сейчас. Они будут прибывать и прибывать, пока вы не воззовете к богам об отсрочке.

– А сколько их всего? – спросил король Хогрим.

В армии не было недостатка в имперских математиках, бледных, как маги под зонтиками, делавших ежедневные вылазки с Анасуримбором Моэнгхусом.

– Больше, чем нас, мой друг. Гораздо больше, – ответил Кайютас.

Король Нарнол, который все еще горевал о потере своего любимого сына, выбрал этот момент, чтобы высказать мнение, распространенное среди его сверстников: что разделение Великой Ордалии было неблагоразумным.

– Мы должны стоять плечом к плечу с нашими братьями! – запротестовал он. – Разделившись, шранки могут поглотить и сокрушить нас одного за другим. Но если Великая Ордалия встанет перед этой ордой целиком…

Но это, ответил принц Империи, лишь усугубит дилемму снабжения войска.

– Мы умираем с голоду, и как бы ничтожно это ни звучало, мы добываем в четыре раза больше пищи, чем если бы собрались все вместе.

И хотя его доводы были здравыми, Кайютас видел, что Нарнол, выстраивая свои аргументы, вызвал настоящий страх в сердцах своих командиров.

– Доверьтесь моему отцу, – настойчиво произнес он тоном, от которого в их груди зародилась надежда, – который предвидел и спланировал все эти дилеммы. Подумайте, как пятьдесят ваших рыцарей могут разгромить многотысячную толпу! Шранки сражаются обезумевшими массами, лишенными всякого замысла и координации. Вам не нужно бояться за свои фланги, нужно только стоять на своем! Рубить и резать!

Он повернулся к своей сестре Анасуримбор Серве, Великой хозяйке Свайали, чья красота всегда была камнем преткновения для праздных глаз.

– Самое главное, вспомните о школах и о разрушениях, которые они могут обрушить на наших врагов! Не бойтесь, братья мои. Мы вымостим горизонт их тушами!

И они ушли с Совета, ударяя себя в грудь и выкрикивая новое решение. Так легко было разжечь жажду крови в сердцах людей. Даже тех, кто был заброшен за тысячу миль от своего дома.

Смотреть в ясное безводное небо и ощущать невидимую тьму.

Люди Ордалии маршировали, оставаясь лишь тенями в покрытой листьями пыли. Зная, что происходит вдали, они все время смотрели вперед, обдумывая то, чего не могли увидеть. Больше всего их выматывали нависшие над ними угрозы, потребность в противостоянии, которая утомляет душу так же, как переполненные тюки истощают руки и ноги. Они смотрели на изрезанные земли Истиульской равнины и удивлялись слухам о своем загадочном враге. Об Орде. Они спорили о числе шранков, обменивались мнениями, обсуждали сражения, которые вели давно умершие люди. Для некоторых стало игрой считать сотни пыльных плюмажей, отмечавших кидрухилей и различные отряды рыцарей, которые двигались впереди. Воины заключали пари на пайки, угадывая, кому какой плюмаж принадлежал, и эта практика становилась настолько распространенной, что над некоторыми отрядами вновь звучали крики тысяч голосов.

Что же касается самих копейщиков, то они, казалось, пришли на край света. Почва к этому времени почти превратилась в прах, так что Орда всегда появлялась, как своеобразная пыльная буря, которая охватывала горизонт, привязанная к неровностям земли. Охряные облака громоздились на вздымающихся бурых основаниях – огромный подвижный занавес, который превращался в бесформенную дымку, окрасившую северное небо и скрадывающую по ночам созвездия над горизонтом. Перед ним тянулись длинные пыльные полосы, похожие на кисейные ленты, которые цеплялись, как на гвозди, отмечая те кланы шранков, что дольше всех бежали и дольше всех голодали. Этот занавес все расширялся и расширялся, пыль поднималась в извилистые горы, прекрасные в своем медленном, сложном расцвете, удивительные своими безумными масштабами. Многие всадники все больше проникались чувством безнаказанности, одним из тех легкомысленных убеждений, которые возникают, когда что-то ожидаемое все никак не приходит. Они ехали по своим разбитым дорогам, и невидимая Орда отступала перед ними, всегда отступала. Это был просто путь.

Затем какой-нибудь порыв ганган-нару рывком распахивал дверь, и ветреная тишина внезапно наполнялась звуками Орды, ревом, который был одновременно гулким и тонким.

– Они визжат, как дети, – объяснял один из кидрухильских капитанов генералу Кайютасу. – Клянусь жизнью!

Или, что бывало еще реже, учитывая огромное количество отрядов, шагающих за Ордой, один из отступающих вымпелов менял направление и начинал мчаться к одному из тонких пальцев пыли, отмечавших преследующие кавалерийские роты. Затем начиналась похожая на танец гонка, когда преследуемая рота поворачивала назад, к главному войску, уводя безрассудный клан все дальше от Орды, и таким образом доставляла его на копья этих отрядов с флангов. Сражения были настолько односторонними, что их вообще едва ли можно было назвать сражениями. Призрачные всадники выскакивали из дыма сухой, как порох, земли и скакали по теням визжащих шранков. Некоторые из них так изголодались, что казались всего лишь куклами из узловатой веревки. Люди с покрытыми белой пылью лицами поздравляли друг друга, обменивались мелкими новостями, а затем ехали дальше, даже не взяв трофеев.

Первоначально они подсчитывали убитых, считая это средством измерения поражения шранков. И отряды всегда отправлялись назад для удовлетворения воинства, их копья были тяжелыми от нанизанных на них отрубленных голов. Счет был прекращен после того, как они достигли приблизительно десяти тысяч – ибо кто потрудится сосчитать неисчерпаемое? Сбор трофеев был прекращен, когда безлошадные собратья всадников начали насмехаться при их приближении. Сердца людей подобны буйкам: чем больше воды вы им даете, тем выше их ожидания. Все, что осталось от этого обычая, – это использование слова «копье» для обозначения двенадцати шранков – среднего количества голов, которые можно было носить на стандартном кидрухильском древке.

И так возникло нечто вроде молчаливого согласия между людьми Ордалии и шранками Орды, перемирие, ложность которого заключалась в скудости пайков у людей – пехотинцев большинство народов перевели на твердый амикут, и тени ребер выпирали из их тел выпуклыми полосками. Каждое утро число рабов, брошенных умирать, увеличивалось на несколько душ. Сворачивался лагерь, и армия начинала ползти к северному горизонту, оставляя несколько десятков несчастных и сломленных душ, сидящих среди обломков и ожидая, что их заберет то, что их мучило. Многие просто исчезали, и вассалы разных лордов начинали обмениваться слухами о ночных убийствах. Некоторые рабы, как в сказке о бароне Ханрилке, требовавшем, чтобы его таны казнили рабов на его глазах, а затем пометили их бороды кровью, перешли границы родства и вассалитета и были проданы в Ордалию, как общие слуги.