Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Не бойтесь, – заверил Кайютас своих командиров. – Они нападут, и очень скоро.

– Каким образом? – спросил король Нарнол. Удрученный смертью сына, он становился все более смелым в своих расспросах, все более дерзким. – Откуда вы это знаете?

– Потому что они голодают не меньше, чем мы.

– Ха! – воскликнул седобородый галеот. – Значит, они придут, чтобы украсть еду, которой у нас нет?

Кайютас ничего не сказал, довольный тем, что Нарнол своими резкими интонациями осудил его.

– Мы! – взорвался король Вукьельт. – Мы и есть еда, глупец!

В какой-то момент каждый из маршалов четырех армий передал аспект-императору просьбу обратиться к их войску и таким образом заглушить растущее предчувствие рока. Он упрекал каждого из них по очереди, говоря: «Если ваши народы не могут вынести столь ничтожных испытаний без моего вмешательства, тогда Великая Ордалия действительно обречена».

И вот люди Ордалии поднялись с утренним звоном Интервала. Они затянули пояса и портупеи, взвалили на плечи рюкзаки, которые всегда казались на один камень тяжелее, чем накануне, и поплелись к своему строю, удивляясь пыли, поднимавшейся от их шагов. Некоторые продолжали моргать до самого утра, то ли от усталости, то ли от песка в воздухе, как люди, пойманные в ловушку кошмаров.

У Сорвила не было братьев, и он изрядно стыдился этого в детстве. Он понятия не имел, почему должен чувствовать себя ответственным за то, что его мать не родила второго сына, или за то, что его отец отказался взять другую жену после смерти матери. Время от времени Сорвил слышал, как отец спорит с каким-нибудь сморщенным советником о хрупкости династической линии: «Но если мальчик умрет, Харвил!» Сорвил ускользал от таких разговоров, оцепеневший и сбитый с толку, подавленный странным чувством срочности, как будто он должен был надеть свои игрушечные доспехи, сделать все возможное, чтобы защитить свой драгоценный пульс. И он думал о том, насколько легче было бы, если бы у него был младший брат, которого можно было бы защитить, разделяя с ним ужасное бремя будущего.

Так он и рос в поисках братьев, прося о большем каждый раз, когда заводил дружбу. Он был принцем. Именно ему было предназначено взойти на трон из рога и янтаря. Он был незаменимой душой, однако ему всегда казалось, что все иначе. И теперь, когда он нуждался в брате больше, чем когда-либо в своей жизни, он даже не был уверен, что у него есть друг.

То, чего боялся Сорвил, сбылось: Наследники на самом деле наткнулись на воинство шранков, которое следило за Великой Ордалией. Они лишь мельком видели его несколько раз, когда с высоты изредка открывался пейзаж: колонна из огромных квадратов, марширующих в идеальном строю. Дважды Эскелес произносил заклинание изгибания воздуха, которое позволяло им разглядеть воинство более детально. В то время как другие были заняты подсчетом голов, Сорвил наблюдал с затаенным изумлением: крошечные фигурки становились расплывчатыми и большими, и было видно, как они беззвучно выполняют поручения, совершенно не обращая внимания на Наследников и их колдовские наблюдения.

Нелюди, которых молодой король видел впервые в жизни, охраняли фланги колонны, верхом на черных лошадях и в замысловатых кольчугах. Эрратики, как называли их в школе Завета, нелюди, сошедшие с ума из-за бессмертия. Сорвил находил их внешний вид смущающим – особенно их лица. С незапамятных времен его народ сражался со шранками. И поэтому для него шранки были правилом, а нелюди – извращениями. Он не мог смотреть на них, не видя голов шранков, пришитых к телам статных людей.

Едва ли сотня из них сопровождала хозяина. Гораздо более многочисленны были те, кого Эскелес называл уршранками – виды, выведенные для послушания, «как собаки из волков», сказал учитель. Они казались несколько выше и шире в плечах, чем их дикие собратья, но кроме свободы их отличало лишь однообразие доспехов: кольчуги из черной железной чешуи. Наследники могли только догадываться об их количестве, так как они не только ползали по всей колонне, избивая и мучая своих более диких сородичей, но и патрулировали окружающие равнины небольшими группами по сотне или около того – так, как это делают люди.

Сколько бы их ни было, по сравнению со своими непокорными родственниками они были сущими пустяками. Поначалу Сорвил едва мог поверить своим глазам, глядя на огромные квадратные образования сквозь воздушную линзу, создаваемую адептом школы. Один шранк прикован к другому, тот прикован к третьему… Снова и снова. Щелкающие. Беззвучно завывающие. Пробирающиеся сквозь завесы пыли. Эскелес насчитал по сотне голов с каждой стороны, и это означало, что в каждом квадрате находилось около десяти тысяч этих существ. Споря между собой из-за бесконечных завес пыли, они с капитаном Харниласом решили, что колонна состоит не менее чем из десяти квадратов. А это означало, что Сорвил стал свидетелем того, о чем его народ знал только из легенд: Орды, которую хлестали кнутом и заковывали в кандалы, придавая ей форму огромной армии.

Рабский легион, сказал Эскелес, говоря со страхом того, кто уже пережил подобное. Эрратики и уршранки, объяснил он, будут гнать своих несчастных пленников до тех пор, пока в чистом ветре не появится запах Ордалии, а потом просто разобьют цепи, которыми были скованы их кандалы. Голод сделает все остальное. Голод и дьявольская похоть…

Консульт был реален. Если разоблачение шпиона-оборотня и не убедило Сорвила полностью, то это, несомненно, убедило. Аспект-император сражался с настоящим врагом. И если Наследники не найдут способа предупредить Кайютаса, армия Среднего Севера обречена.

Они провели две безумные недели, пытаясь догнать эту армию – и не погибнуть при этом. Они двинулись на восток, а потом стали медленно поворачивать на север, скакали день и ночь в надежде обогнуть, а затем и перегнать войско Консульта. Через три дня они нашли большую тропу, которую армия Среднего Севера проложила в пыльной пустыне. Но спешка, которая подстегнула их бегство, не помогала им уйти от ужасного войска. День за днем, как бы сильно они ни гнали своих пони, пятно серовато-коричневой дымки, отмечавшее на горизонте рабский легион, упрямо отказывалось отставать от них.

После первой недели чудесная выносливость их джюнатских пони начала ослабевать, и Харниласу не оставалось ничего другого, как оставлять все больше и больше воинов их отряда ковылять пешком позади них. Правило, которое он использовал, было простым: те, кого он считал сильными всадниками, ехали дальше, а те, кого считал слабыми, оставались позади, независимо от того, чей пони потерпел неудачу. Оботегва оказался одним из первых, кто был так покинут: Сорвилу достаточно было моргнуть, чтобы увидеть старика, улыбающегося с философской покорностью и пробирающегося сквозь пыль, оставленную удаляющимися рысцой всадниками. Чарампа и другие Наследники, которых растили не для верховой езды, быстро последовали за ним. Эскелес был единственным исключением – хотя остальные стали называть его «убийцей пони». Каждые день-два, кажется, под его брюхом выбивался из сил новый пони, и таким образом он обрекал другого Наследника брести дальше в одиночку пешком. Он так остро чувствовал стыд, что стал отказываться от своего пайка.