Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Никто ничего не видел, так темно было вокруг. Во время следующей вахты новость о легком поражении военного отряда шранков распространилась по рядам. Циники среди воинов предсказывали недели ревущих рогов и бессонных, бессмысленных бдений.

Генерал Кайютас послал несколько отрядов кидрухилей на разведку равнины. Кавалеристы мало что ненавидели сильнее, чем ночные заставы – конечно, из страха попасть в засаду, но больше из страха быть брошенными. Со времен Сакарпа во тьме погибло около восьмидесяти душ, и еще сотни были ранены или искалечены. А после того как судьи казнили кидрухильского капитана за то, что он намеренно повредил ноги своим пони, чтобы накормить людей, отряды были лишены даже традиции пировать, съедая покалеченных лошадей.

Северяне успокоились, и вскоре все войско загудело от нетерпеливой болтовни. Несколько проказников нарушили строй, чтобы потанцевать и перед непроглядной тьмой, показывая ей разные жесты. Таны не могли заставить их замолчать, как бы сильно они ни орали. Поэтому, когда до генерала Кайютаса дошли слухи о сердце хаоса на равнине, он не сразу поверил им…

Он позвал свою сестру Серву, только когда первая из разведывательных групп не вернулась.

Как и в других школах, ведьмы-свайали чаще всего оставались изолированными внутри воинства. Кроме случайных встреч в лагере заудуньяни видели их только во время передачи сигналов, когда одна из свайали поднималась в ночное небо, чтобы передать закодированные сообщения своим сайкским коллегам в армии Востока.

Причин для такой осторожности было много. Например та, что свайали были ведьмами. Несмотря на аспект-императора, многие из воинов крепко держались за свои старые предрассудки – да и как они могли этого не делать, когда сказанное о колдовстве и его практиках было также сказано о зле? Во-вторых, свайали были женщинами. Нескольких мужчин уже высекли, а одного даже казнили за то, что он разыгрывал безумные страсти. Но самое главное, аспект-император не хотел давать Консульту возможности легко рассчитать, какая сила выступает против него. Ибо, по правде говоря, все люди Ордалии в их бесчисленных, сияющих тысячах были не более чем средством для безопасного перемещения школ.

Но теперь принц Анасуримбор Кайютас решил, что время для осторожности подошло к концу.

По приказу брата Серва разместила своих ведьм позади общей линии, оставив в резерве сорок три самых старших и опытных. Глубокое молчание сопровождало их появление по всему лагерю. Мужчины называли их «монахинями». Своими желтыми волнами – огромными шелковыми одеяниями, которые они носили для защиты от хор, – обмотанными вокруг них и подпоясанными, свайали действительно напоминали ряженых, изображавших монахинь.

Магические слова разорвали мрак, и ведьмы одна за другой поднялись в воздух. Они пролетели над задними рядами общей линии, и тысячи людей вытягивали шеи, чтобы следить за их беззвучным движением в воздухе. Некоторые шептались, некоторые даже кричали, но большинство затаили дыхание от удивления. Учитывая молодость школы Свайали, ее адептки тоже были молоды, с лицами, словно сделанными из гладкого алебастра и тикового дерева, с полными губами, освещенными огнями, которые вспыхивали на них. Оторвавшись от земли, они развязали свои одеяния и произнесли небольшую речь, которая оживила их. Куски ткани упали, развернувшись дугами, которые мерцали в сиянии таинственных голосов «монахинь». Один за другим они расцветали золотыми шелковыми цветами, и люди Ордалии ошеломленно смотрели на них.

Свайали, школа ведьм.

Они выбрались за общую линию – второй шеврон, похожий на математически точное повторение первого. Двести огней, брошенных в черноту равнины. Потом они остановились, повисли, как огоньки свечи без фитиля. Таинственное пение, жуткое и женственное, стряхнуло с себя пещерные высоты ночи и направилось в уши в виде интимного шепота.

Побуждаемые каким-то неслышным сигналом, волшебницы в унисон зажгли мир.

Полосы неба, линии ослепительной белизны, поднимающиеся от опустошенной земли к окутанному облаками небу, – около двухсот из них, как серебряные спицы, пересекали ближний горизонт.

Склонив лица над краями щитов, люди Среднего Севера, прищурившись, смотрели на освещенный молниями мир, лишенный звуков, лишенный красок. Поначалу многие не могли поверить своим глазам. Многие стояли, моргая, словно пытаясь проснуться.

Вместо земли – шранки. Вместо пространства – шранки.

Поля за полями – везде они ползут на животах, как черви.

Они пришли, как стая саранчи, в которой похоть одного разжигает похоть другого, пока все вместе не станет чумой. Они пришли, отвечая на хитрость, столь же древнюю, как и возраст их непристойного изготовления. Они пришли пировать и совокупляться, потому что не знали другой возможности.

Пение «монахинь» превратилось в таинственную какофонию. Одна светящаяся фигура вспыхнула яростным светом. Потом еще одна. А потом все превратилось в ослепительный и мигающий ад.

Воздух свистел и трещал, звуки были так громки и торжественны, что многие вздрогнули за своими щитами – звуки, которые прорывались сквозь рев горящих шранков. Люди Ордалии стояли ошеломленные. Семь ударов сердца подарила им судьба. Семь ударов сердца, чтобы увидеть, как их враг бьется в зажженном ими огне. Семь ударов сердца, чтобы поразиться девушкам, одиноко висящим в небе и зажигающим землю сияющей песней.

Семь ударов сердца, потому что, хотя бестии умирали бесчисленными тысячами на их глазах, весь мир за пределами колдовства был заполнен шранками. И гораздо больше существ вздымались и карабкались между кольцами их магического разрушения, чем внутри этих колец. Стрелы вонзались в группу «монахинь» – сначала их было несколько, но потом они быстро превратились в сплошной, бросающий тень дождь, пока ведьмы не превратились в мерцающие голубоватые шарики под грохочущей чернотой. Большинство промахивались мимо своих целей, так что дикие создания падали целыми изогнутыми рядами.

И Орда завыла, подняв такой дикий рев в таком количестве изъязвленных глоток, что многие люди Ордалии опустили оружие и зажали уши. Это был крик, от которого щипало в затылке даже самого храброго человека…

И который заставил сам окружающий пейзаж броситься вперед.

Ни один из тех, кто хвастался, не раскаивался теперь в своих словах. Свайали, казалось, двигались к полям шранков, вздымавшимся над ними. Многие мужчины спотыкались – у них кружилась голова. Орда окутывала ближайшие земли, горела и царапалась, как ковер, натянутый под огненными граблями. Сквозь всеохватывающий рев доносились отдельные пронзительные крики. Не было слышно ни единого слова, которым обменивались люди, ни единого гудка или барабана.