Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Я ношу свой рюкзак на поясе, – говорил маг с вынужденным смехом.

Оставшиеся Наследники начали наблюдать за ним с раздражением – а в некоторых случаях и с откровенной ненавистью. После пятого пони, захромавшего под ним, Харнилас выбрал буйного гиргашского юношу по имени Барибул, чтобы тот уступил ему своего скакуна.

– Что? – крикнул молодой человек учителю школы Завета. – Ты не можешь идти по небу?

– Там, на горизонте, Куайя! – воскликнул маг. – Мы все умрем, если я привлеку их внимание!

– Отдай свою клячу! – заорал Харнилас на юношу. – Я больше не буду просить!

Барибул повернулся лицом к командиру.

– Их ждет война за это! – взревел он. – Мой отец объявит на высоком ши…

Харнилас поднял копье и плавным броском пронзил горло Барибула.

Кидрухильский ветеран пришпорил своего пони и описал на нем тесный круг вокруг умирающего юноши.

– Мне нет дела до ваших отцов! – крикнул он остальным с острой решимостью в глазах. – Мне плевать на ваши законы и обычаи! И если не считать моей миссии, вы меня не волнуете! Только один из нас должен добраться до святого генерала! Один из нас! И Великая Ордалия будет спасена – как и ваши отцы и их дурацкие обычаи!

Пыхтящий маг вскарабкался на пони Барибула. Его лицо потемнело от ярости, которую слабые люди используют, чтобы преодолеть свой стыд. Оставшиеся Наследники уже повернулись к нему спиной и продолжили свой путь на север. Барибул был мертв, а они слишком устали, чтобы обращать на это внимание. Во всяком случае, этот парень был невыносимо высокомерен.

Сорвил задержался, глядя на тело в пыли. Впервые он понял смертельную опасность их усилий – миссию, которую принесло его прозрение. Наследники вполне могли быть обречены, и если он не отбросит свою трусость и гордыню, то умрет не только без братьев, но и без друзей.

Отряд Наследников ехал беспорядочным эшелоном по равнине, и за каждым пони тащился хвост призрачной пыли. Цоронга ехал один, освобожденный от своей упряжи, так как из-за нее он постоянно терял лошадей. Он опустил голову и так часто моргал слипающимися глазами, что казался спящим. Его рот был широко открыт. Они уже не чувствовали усталости, которая перешла в манию и меланхолию, в долгое оцепенение от бесчисленных миль, следующих за милями.

– Я следующий, – сказал наследный принц с неприкрытым отвращением, когда Сорвил приблизился к нему. – Толстяк даже сейчас смотрит на моего Мебби. А, Мебби? – Он ласково провел пальцами по пышной гриве своего пони. – Представь только. Сатахан из Высокого Священного Зеума, одиноко бредущий сквозь пыль…

– Я уверен, что мы на… – попытался было возразить Сорвил.

– Но это хорошо, – прервал его Цоронга, подняв руку в свободном жесте «Да, но». – Всякий раз, когда мои придворные выразят недовольство, я смогу сказать: «Да, я помню время, когда я был вынужден ковылять в одиночку через кишащие шранками пустоши…» – Он рассмеялся, как будто увидел мысленным взором, как побледнели лица его подданных. – Кто смог бы ныть перед таким сатаханом? Кто бы посмел?

С этими словами он повернулся к Сорвилу, но сказано это было так, как говорят те, кто думает, что слушатели не могут их понять.

– Я не один из королей-верующих! – выпалил его товарищ.

Цоронга моргнул, словно просыпаясь.

– Ты теперь говоришь по-шейски?

– Я не король-верующий, – настаивал Сорвил. – Я знаю, что ты так думаешь.

Наследный принц фыркнул и отвернулся.

– Думаю? Нет, Лошадиный Король. Я знаю.

– Каким образом? Как ты мог узнать?

Изнеможение имеет свойство раздвигать завесы между людьми не столько потому, что у них не хватает сил на контроль за своими словами, сколько потому, что усталость – враг непостоянства. Часто оскорбления, которые пронзали бы полных сил, просто глухо ударяли по бессонным и усталым.

Цоронга усмехнулся с выражением, которое можно было назвать только злобой.

– Аспект-император. Он видит сердца людей, Лошадиный Король. Мне кажется, он очень ясно видел твое лицо.

– Нет. Я… Я не знаю, что случилось в… – Сорвил полагал, что язык откажет ему, что его шейский будет настолько примитивным, что это только унизит его, но слова звучали правильно, скрепленные всеми теми унылыми часами, которые он провел, проклиная Эскелеса. – Я не знаю, что случилось на том совете!

Цоронга отвернулся, усмехнувшись, словно говорил с младшей сестрой.

– Я думал, это ясно, – сказал он. – Были обнаружены два шпиона. Два фальшивых лица…

Сорвил сверкнул глазами. Его охватило отчаяние, а вместе с ним и непреодолимое желание просто закрыть глаза и свалиться с седла. Его мысли провисли, свернувшись в бессмысленные клубки. Земля выглядела мягкой, как подушка. Он будет спать таким сном! И его пони, Упрямец, – Эскелес мог бы взять его. Этот пони был силен. Цоронга мог бы удержать Мебби и таким образом потерять моральную высоту перед своими ноющими придворными…

Молодой король быстро сморгнул эту глупость.

– Цоронга. Посмотри на меня… Пожалуйста. Я враг твоего врага! Он убил моего отца!

Наследный принц провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть усталость.

– Тогда почему…

– Чтобы затянулся… раздор между нами! Чтобы затянулся раздор в моем собственном сердце! Или… или…

Ответом Сорвилу был ровный брезгливый взгляд.

– Или?

– Может быть, он… он… ошибся.

– Что?! – прокричал со смехом Цоронга. – Потому что он нашел твою душу слишком утонченной? Душу варвара? Избавь меня от своей лжи, кусок дерьма!

– Нет… Нет! Потому что…

– Потому что… Потому что… – усмехнулся Цоронга.

По какой-то причине эта колючка пробилась сквозь оцепенение Сорвила и ужалила его так сильно, что на глаза у него навернулись слезы.

– Ты сочтешь меня сумасшедшим, если я скажу тебе, – заявил молодой король Сакарпа срывающимся голосом.

Цоронга уставился на него долгим, ничего не выражающим взглядом – осуждающим и решительным.

– Я видел тебя в бою, – наконец произнес он с той жестокостью, с которой люди иногда уступают место минутной слабости друга, и улыбнулся так, как только могло его сердце. – Я уже думаю, что ты сошел с ума!

Часто мужчинам достаточно разговоров вокруг да около, чтобы сойтись, и поэтому помните, что значит говорить напрямую. Одного дразнящего восклицания было достаточно, чтобы трещина подозрений между ними затянулась. Слишком усталый, чтобы чувствовать удовлетворение или облегчение, Сорвил начал рассказывать наследному принцу обо всем, что произошло после смерти его отца и падения его священного города. Он рассказал об аисте, который приземлился на стенах за мгновение до того, как Великая Ордалия напала на его город, рассказал, как плакал в объятиях аспект-императора. Он сознался во всем, каким бы постыдным, каким бы слабым это его ни выставляло, зная, что при всей отчужденности взгляда Цоронги этот человек больше не судит его по простому правилу.