Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Там, где не должно было быть ничего, кроме мертвой земли.

Он повернулся к сестре, которая проследила за его взглядом, устремленным на этот далекий и необъяснимый маяк. Другие члены его кортежа тоже заметили это, но их тревожные крики были беззвучны в грохочущем реве.

Серве достаточно было лишь мельком взглянуть на губы брата, чтобы понять – это были дети дуниан.

Она шагнула в небо и позвала ближайшую из сестер подняться вместе с ней.

Весь мир пропах горящими змеями. Сорвил увидел облака, завязанные узлом в шерстяные полотнища, мерцающие в бескрайнем освещении. Его голова поникла, и он увидел во всех бесконечных подробностях, как закачалась земля, пронзенная тысячью тысяч смертных схваток. Закованные в железо люди рубили и кричали. Шранки, все больше и больше шранков – дергающихся и неисчислимых. Он видел женщин, висящих в воздухе вместе с ним, одетых в длинные одежды свайали, поющих невозможные, сжигающие песни.

И он резко перевел свой мельтешащий взгляд на крюк, который поднял его так высоко…

Богиня держала его, несла, как ребенка, по поверхности ада.

– Мать? – ахнул он, думая не о женщине, которая его родила, а о Божестве. Ятвер… Мать Чрева, которая прокляла его на то, чтобы он убил самого смертоносного человека, когда-либо ходившего по ее выжженной земле.

– Нет, – ответили великолепные губы. Казалось чудом, что она слышит его, такими громкими были царящие вокруг гортанные крики. Рев был настолько пронизан яростью, что казалось, будто сам воздух истекает кровью. – Хуже.

– Ты… – ахнул Сорвил, узнав женщину сквозь огненную вуаль ее красоты.

– Я, – ответила Анасуримбор Серва, улыбаясь с несравненной жестокостью. – Сколько сотен людей погибнет, – спросила она, – из-за того, что я спасла тебя?

– Тогда брось меня, – прохрипел он.

Она отшатнулась от закипающей в его взгляде ярости, посмотрела вдаль сквозь клокочущую тьму, нахмурившись, как будто поняла, наконец, что держит в своих тайных объятиях короля. Сквозь едкие завесы дыма он глубоко вдыхал ее аромат: мирра славы и привилегий, соль напряжения.

«Дай мне упасть».

Поздняя весна,

20-й год Новой Империи (4132 год Бивня),

Нансурия, к югу от Момемна

В Гилгате на него напали двое разбойников, и Воин Доброй Удачи видел, как они дрались, пьяные и отчаявшиеся, с человеком, который был их судьбой. Они вывалились из тени переулка, их крики перешли в шепот из страха быть услышанными. Они лежали мертвые и умирающие на булыжниках в грязи, один неподвижный, другой дергающийся. Он начисто вытер селевкарский клинок о мертвеца, даже когда поднял меч, чтобы парировать их безумный натиск. Он отошел от того, кто споткнулся, поднял клинок, чтобы парировать панический взмах другого… взмах, который заточит острие ятагана, – тонкое, как веко.

Зазубрина, которая разнесет вдребезги его меч, позволив сломанному клинку вонзиться в сердце аспект-императора. Он даже чувствовал, как кровь скользит по его большому и указательному пальцам, когда он следовал за собой в мрачную опасность переулка.

Нечестивая кровь. Злая без всякого сравнения.

Никто не обратил на него внимания в последовавшем шуме и крике. Он видел, как незаметно проскользнул сквозь толпу зевак – ведь даже в эти беззаконные времена убийство двух человек не было пустяком. Он следовал за собой по древнему и убогому лабиринту, которым был Гилгат. Одна из нищих жриц крикнула: «Ты! Ты!», когда он проходил мимо суконной мастерской. Он видел, как она в миллионный раз всхлипнула от радости.

Рабовладельческие плантации были более суровы в своей дисциплине, более обширны в землях, которые он впоследствии пересек, следуя за своими последователями. Он смотрел, как наклоняется, чтобы провести окровавленными руками по колосьям вздымающегося проса и пшеницы. На протяжении веков богиня наблюдала и была довольна, и это было хорошо.

Он наткнулся на телящуюся корову и опустился на колени, чтобы видеть, как проявляется его мать. Он смотрел, как проводит пальцами по последу, а потом краснеют мочки его ушей.

Он нашел сбежавшего ребенка, прятавшегося в заросшей канаве, и наблюдал, как он отдает все, что у него осталось от еды. «Нет большего дара, – услышал он свой голос, обращенный к широко раскрытым карим глазам, – чем дарить смерть». – И он погладил загорелую щеку, которая была также и черепом, гниющим среди травы и молочая.

Он увидел аиста, несомого по небу невидимыми порывами ветра.

Он шел, всегда следуя за человеком, который шел впереди него, и всегда ведя того, кто шел позади. Он смотрел, как его фигура, темная от блеска солнца, опускается за возделанные вершины, даже когда он поворачивался, чтобы увидеть свою фигуру, темную в собственной тени, поднимающуюся с гребня позади.

И так вот он шагал, наступая в свои следы, шел по уже пройденному пути, путешествовал по уже проделанному маршруту, поиски которого уже закончились смертью лжепророка.

Наконец он остановился на холме и в первый раз окинул взглядом стены и улицы, которые видел бесчисленное множество раз.

Момемн. Родной город. Великая столица Новой Империи.

Он увидел все переулки, по которым никогда не ездил. Увидел храм Ксотеи с его знаменитыми куполами, услышал буйные крики, от которых содрогался камень, из которого храм был построен. Увидел императорские владения вдоль стен, обращенных к морю, туманные и пустынные городки. Увидел нагромождение строений и мраморную красоту Андиаминских Высот. Его глаза блуждали, пока не нашли знаменитую веранду позади тронного зала аспект-императора…

Там, где Дар Ятвер мельком увидел себя, оглядываясь назад, рядом с ним стояла священная императрица.

– Почему это должно беспокоить мать – видеть, что ее ребенок так любит себя? – спросил Айнрилатас из своей тени и выдохнул, сдерживая голодное удовольствие. – Ласкает себя?

Солнечный свет струился через единственное маленькое окошко камеры, вытягивая веер освещенных поверхностей из дымного мрака. Прядь волос ее сына, внешние линии его левого плеча и руки. К счастью, она не столько видела, как он мастурбировал, сколько сделала такой вывод.