Ирина Фуллер - Лебединая башня

– Ты специально это сделала, да?

Омарейл опешила.

– У меня через час премьера! А я… – Она снова начала задыхаться. – А я выгляжу как чудовище! – истерично выкрикнула она.

Шторм достала из сумки зеркальце и, увидев малопривлекательное отражение с красным распухшим носом, отекшими глазами и красными пятнами на щеках, издала полурык-полувсхлип.

– Ты! – выплюнула она в лицо Омарейл. – Ты! Я тебя ненавижу!

– Да, Шторм, я же не знала, что ты расплачешься!

– Все ты знала, ты этого и добивалась всю неделю. Миленькая добренькая Мираж. Ненавижу!

– Я и про премьеру не знала! – воскликнула Омарейл, уже понимая, что любые ее слова пройдут мимо.

– Не знала? – Шторм ткнула пальцем куда-то за спину собеседницы, и та обернулась.

На стене позади висел огромный плакат с портретом Шторм в образе Королевы времен Сола. Надпись гласила «Ана» – так звали жену наследника Короля Сола, Архана Великолепного. Ниже огромными буквами значилось «ПРЕМЬЕРА!». Внизу были указаны дата и время спектакля.

– У тебя еще четыре часа… – пробормотала Омарейл, которая видела этот плакат впервые в жизни.

– Мне на генеральную репетицию надо явиться через час! Будут накладывать грим. Ты знаешь, сколько это, – она обвела пальцем лицо, – проходит? Да я до вечера буду похожа на гнилой помидор!

С этими словами она убежала, оставив Омарейл озадаченно разглядывать плакат.

За остаток дня она выяснила, что рекламами про премьеру разного размера и дизайна была увешана вся школа. Растяжки были и рядом с остановками, в окнах некоторых магазинов, длинные вывески красовались прямо над улицами, баннеры тянулись от одного дома к другому.

Когда Омарейл обратилась с обвинениями к Маю – уж он-то точно знал про премьеру, – молодой человек справедливо заметил, что не знать о предстоящем спектакле мог только слепой.

У Омарейл с началом школьного года появились выходные. Поначалу это было непривычно, но со временем Омарейл начала получать удовольствие и в том, чтобы делать перерыв от учебы. В ту субботу она начала картину, которую решила сделать в подарок на свадьбу Севастьяне и Бериоту. Большой холст пока стоял у стены, она же делала эскизы на бумаге. Выбор сюжета занял много времени, наконец, Омарейл выбрала красивую фотографию Астрара – судя по всему, сделанную ранним утром. Дома вдали были подернуты дымкой, Башни Орделиона отбрасывали на землю длинные тени. Верхушки деревьев леса Тоокан уже чуть тронули солнечные лучи. Горы Монтабарду на заднем плане казались призрачными и невесомыми на фоне бледного неба.

Работа шла неспешно, под звуки музыки, что лилась из ее радиоприемника. Омарейл, наконец, чувствовала, что расслабляется. Тревоги начали отступать, ее полностью поглотило творчество.

Вечером, когда Омарейл лениво лежала на диване, бездумно наигрывая на лале мелодии собственного сочинения, к ней пришла Севастьяна.

– Мы были на премьере «Аны», – сообщила та, благодаря чему полностью завладела вниманием Омарейл.

– Да? Я слышала рекламу по радио, – солгала Омарейл. – Тебе понравилось?

Севастьяна фыркнула.

– Конечно, ты слышала, весь город гудит об этом три недели! – Омарейл в очередной раз удивилась собственной невнимательности. – Все было потрясающе. Мы с Бериотом остались в полном восторге.

– Бериот больше всех, наверное, – язвительно заметила принцесса.

– Он сказал, что это было «выше всяких похвал». Мне показалось, что он был искренен.

Омарейл вздохнула. Она не хотела расстраивать сестру.

– А что тебе понравилось больше всего? – спросила она.

– Да все! Во-первых, декорации просто умопомрачительные. Не представляю, сколько людей трудилось над ними, но была проделана колоссальная работа. Во-вторых, сам спектакль поставлен великолепно, нам понравилось, как адаптировали сюжет, какие прописали диалоги… Его Величество сказали, что это было очень близко к правде.

– И родители там были?

– Ну, конечно! Там собралась вся элита. Это же премьера века.

Омарейл многозначительно промычала. Неудивительно, что Шторм так нервничала. Шутка ли, премьера спектакля перед Королем, всей его семьей и представителями первых семей. Это избалованная публика, готовая критиковать любую оплошность.

– Ну и Шторм Эдельвейс, конечно, была на высоте! Она играла так убедительно, когда узнала о заговоре против Архана. И натурально рыдала, когда его убили. У меня у самой в глазах стояли слезы. И тот момент, когда она должна была встретиться со своим сыном, зная, что по его приказу отравили его собственного отца… Луна и небо, это было великолепно. До дрожи.

Омарейл так впечатлилась рассказом Севастьяны, что почувствовала острое желание тоже сходить на спектакль. Конечно, ее сестра была очень впечатлительной, и следовало разделить ее эмоции надвое, чтобы представить, какие чувства вызовет постановка у Омарейл. Но любопытство такая рецензия уж точно вызвала.

– И Дан остался под впечатлением. Я даже не ожидала, что он будет хвалить спектакль. За десять минут, что мы шли до автомобиля, я услышала от него больше слов, чем за весь вечер.

– Конечно, он же директор школы, где учится Шторм, думаю, он гордится ею, – ответила Омарейл.

– Откуда ты знаешь? – тут же спросила Севастьяна удивленно, и Омарейл почувствовала, как сердце ухнуло в пятки.

– По радио слышала, что Шторм учится в Астардаре, – пожав плечами, ответила она.

Ее сестру это удовлетворило.

– Кстати, Дан, я слышала, хотел прийти к тебе на чай, – заметила она.

Омарейл эта новость изумила. Он посещал ее не так давно, и казалось, что был не слишком заинтересован в общении.

– Зачем? – напряженно уточнила она.

– В каком смысле зачем? – хихикнула Севастьяна. – Зачем к тебе прихожу я? Или Бериот? Или госпожа Дольвейн? Или родители?

Омарейл хотела ответить, что это – совершенно другое дело, но кое-что в словах сестры заставило ее замереть.

– Госпожа Дольвейн?

Севастьяна вздохнула, а затем шепотом ответила:

– Ну не могу же я называть будущую свекровь Сова.

Омарейл закатила глаза и скорее просто из вредности ответила:

– Можешь называть ее так, по крайней мере, до свадьбы.

Удивительным казалось Омарейл то, как один и тот же человек играл совершенно разные роли с разными людьми. Раньше она не замечала столь разительной перемены, но теперь… в школе она была умницей Мираж Селладор, с Маем – немного занудной чокнутой подружкой, со Шторм – рассудительным антиподом блестящей звезды, с господином директором – скромной школьницей, с Даном Дольвейном, который приходил к ней на чаепитие, – гордой и насмешливой принцессой. Бериот видел в ней капризную подопечную, а Севастьяна – взбалмошную младшую сестру. Родители считали ее хрупким цветком, а Сова… на ее счет Омарейл не была уверена. Были люди, чье отношение к ней совсем не укладывалось ни в какие рамки. Например, что о ней думал господин Даррит, также было загадкой.