Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

— Чем могу помочь?

«Чем ты можешь помочь мне, негодяй?»

Вместо того, чтобы остудить Горста, долгая прогулка из долины лишь распалила его гнев. Он схватил часового за шкирку, одним движением швырнул вниз по склону и распахнул клапан палатки.

— Фельнигг!..

Горст замер на входе. В палатке было полным-полно офицеров, старших штабистов Кроя. Одни сидели за картами, другие за выпивкой, большинство мундиров в той или иной степени расстегнуты — в общем, небольшое собрание, обсевшее инкрустированный стол, как будто спертый из дворца. Один курил трубку с чаггой. Другой глушил из зеленой бутыли вино. Третий скрючился над массивной книгой, заковыристым почерком внося туда при свете свечей непонятные пометки без начала и конца.

— …тот чертов капитанишка хотел заломить по пятнадцать за каждую хибару! — под скрип пера скрипел голосом главный квартирмейстер Кроя. — Пят-над-цать! Я сказал, чтоб он катился к чертям собачьим.

— И что он?

— Столковались с этим чертовым кровопийцей на двенад…

Квартирмейстер заткнулся, офицеры один за другим оборачивались, ошарашенно взирая на Горста. Интендант глазел на него поверх толстых стекол очков, глаза в которых гротескно увеличивались.

С обществом Горсту всегда было непросто. Еще сложней, чем с людьми по отдельности, а это кое о чем говорит. «Хотя свидетели лишь приумножат унижение Фельнигга. Я заставлю его умолять. Всех вас, сволочей, заставлю». Тем не менее Горст застыл без движения; щеки пылали.

Фельнигг вскочил — судя по всему, в подпитии. Они тут все, похоже, успели поднабраться. Горст с пьяными не ладил. Еще хуже, чем с трезвыми, а это кое о чем тоже говорит.

— Ба-а-а, полковник Го-орст!

Фельнигг, покачиваясь, пер навстречу с мутной улыбкой. Горст поднял руку, чтобы влепить ему оплеуху, но отчего-то замешкался, а тот умудрился схватиться за его ладонь обеими руками и сердечно ее потряс.

— От всей души рад вас видеть! Верите, нет, я просто восхищен!

— А… Что?

— Я был сегодня на мосту! Все видел!

Фельнигг по-прежнему восторженно тряс руку Горста, как какая-нибудь спятившая прачка свои вальцы.

— Как вы их гнали, как вы их рубили, боже мой! — он взмахнул бокалом, выплеснув невзначай вино. — Да об этом книги надо писать!

— Полковник Фельнигг! — в палатку ворвался перепачканный часовой с выпученными глазами. — Этот человек…

— Знаю! Вижу! Полковник Бремер дан Горст! Никогда, никогда не видел такой отваги! А какая опытность во владении оружием! Да этот человек, ей-богу, стоит целого полка его величества! Честь и слава! Да что там, дивизии! Сколько, интересно, вы тех мерзавцев сразили? Я так думаю, дюжины две, не меньше! А то и три, единым порывом!

Часовой нахмурился, но, чутко уловив, что расклад не в его пользу, предпочел ретироваться в ночь.

— Да не более пятнадцати, — как со стороны, услышал себя Горст.

«И только пару своих. Героическая пропорция, если ее кто-то считал».

— Тем не менее спасибо. — Он безуспешно пытался снизить голос хотя бы до тенора. — Благодарю.

— Да какое там! Это мы должны вас благодарить! И, уж во всяком случае, этот чертов идиот Миттерик. Если б не вы, его сумасбродная попытка прорыва захлебнулась бы и пошла ко дну реки. Вы все слышали? Пят-над-цать!

Фельнигг истово хлопнул собутыльника по руке, отчего вино у того тоже выплеснулось.

— И он еще говорит «всего»! Я ходатайствовал моему другу Халлеку в закрытом совете, рапортовал, какой вы, черт возьми, герой! Думал, в наш подлый век таких уже и нет, перевелись. Ан вот вы, стоите передо мной в полный рост. Да куда там, выше!

Он озорно хлопнул Горста по плечу.

— Вот что я для себя открыл. И заявляю об этом во всеуслышание!

— Кто открыл, а кто и закрыл, — буркнул какой-то офицер, не отрываясь от игры.

— Это… весьма любезно с вашей стороны.

«Ну что же ты? Убей его, уничтожь! Отсеки ему башку, как тому северянину. Удуши. Растерзай. Дай ему в зубы. Ударь. Ну же, ну!»

— Весьма… приятно.

— Был бы чертовски польщен, если б вы снизошли до того, чтоб со мною выпить. Мы все были бы рады!

Фельнигг бесцеремонно ухватил со стола чью-то бутылку.

— А что, кстати, занесло вас в нашу берлогу?

Горст тяжело вздохнул. «Ну же. Вот оно, время для храбрости. Действуй». Однако каждое слово требовало неимоверных усилий; угнетало осознание, как по-дурацки звучит его голос. Как однозначно недостает ему грозности, чеканности, а весомость фраз иссякает с каждым невнятным движением губ.

— Я здесь, видите ли… Потому что слышал… нынче, в смысле сегодня… вы хлестнули…

«Моего друга. Чуть ли не единственного. Ты хлестнул моего друга, и теперь настал твой последний… В общем, готовься…»

— …Моего слугу.

Фельнигг отпрянул, челюсть у него отпала.

— Что?! Так то был ваш слуга?! Именем… Прошу вас, умоляю, примите мои извинения!

— Ты что, кого-то там отхлестал? — спросил пьяный голос.

— И не только в карты? — брякнул другой под разрозненные смешки.

— Ай-ай-ай, нехорошо как вышло, — частил Фельнигг. — Ой, простите. Мне нет оправдания. Я так торопился с этим приказом от лорд-маршала, такая спешка. Понимаю, понимаю, это не повод…

Он схватил Горста за рукав, придвинулся, обдавая запахом спиртного.

— Вы должны понять, ни за что — слышите, ни-за-что! Ох, если б я знал, что это ваш слуга… да разве бы я на что-нибудь подобное посягнул!

«Но ты это сделал, ты, бурдюк дерьма без подбородка, и теперь за это заплатишь. Воздаяния не миновать, и оно свершится сейчас. Должно, по крайней мере. Сейчас. Определенно, положительно, черт возьми, сию же минуту, секунду».

— Я должен просить…

— Нет, это я вас должен просить. Прошу вас, выпейте со мной! — Фельнигг втискивал в руку Горста бокал, неряшливо лил вино, обливая пальцы. — Внимание все! За здоровье полковника Горста, последнего героя армии его величества!

Офицеры с радушным гвалтом повскакивали с мест, браво вздымали бокалы, один в безудержности чувств грохнул кулаком по столу так, что задребезжала посуда. Горст поймал себя на том, что пригубляет из бокала. И улыбается. Хуже того, делает это не через силу, а даже в охотку. Лесть и низкопоклонство ему приятны.

«Я сегодня в клочья рубил людей, которые не сделали мне ничего дурного. Полтора десятка, ни больше, ни меньше. И вот я стою здесь с человеком, который отхлестал моего единственного друга. Какие ужасы мне накликать на его голову? Почему я стою с улыбкой, хлебаю это дешевое пойло, выслушиваю поздравления этого сборища незнакомцев? Что я скажу Унгеру? Что ему не надо беспокоиться о боли и унижении? Что они не в счет, потому что его истязатель тепло отозвался о моей убийственной выходке? Последний герой короля… Ох, как хочется все это вытошнить». В эту минуту он поймал себя на том, что по-прежнему сжимает побелевшим кулаком клинок в ножнах. Попытка скрыть его за ногой ничем не увенчалась. «Я хочу выблевать собственную печень».