Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

— Смотря что считать порядком. За истекшие зимы это понятие, как выяснилось, во многом для меня изменилось. Если мерить его днями, то последние дни я чувствую себя вполне ничего. А лет двадцать назад я бы свое нынешнее состояние оценил как близкое к смерти.

— Как! А разве мы не на поле битвы? — лучась улыбкой, спросил Жужело. — Великий уравнитель дышит нам в лицо.

— Хорошая мысль.

Зобатый передернул плечами, как будто кто-то дохнул ему в шею.

— Дрофд.

— Да, вождь?

— Когда нагрянет Союз, а это как пить дать произойдет… думаю, тебе лучше не соваться.

— Что значит — не соваться?

— Битва будет настоящая, ожесточенная. Я знаю, в тебе есть кость, но у тебя нет снаряжения. Топорик и лук не в счет. А у Союза броня, хорошая сталь и все остальное… — Зобатый покачал головой. — Я могу найти тебе место где-нибудь…

— Нет-нет, вождь, я хочу биться!

Дрофд оглянулся на Бека, словно в поисках поддержки. Бек ее дать не мог. Он и сам не прочь переждать где-нибудь на задах.

— Я хочу добыть себе имя. Дай мне такую возможность!

Зобатый поморщился.

— Имя, не имя, ты все равно останешься таким, как был. Не лучше. А может, только хуже.

— Эйе, — вырвалось у Бека.

— Легко говорить тем, у кого оно есть, — разобиделся Дрофд, хмуро глядя в огонь.

— Ну если хочет человек биться, ты уж ему позволь, — вступилась Чудесница.

Зобатый удивленно поднял глаза. До него как будто дошло, что он находится где-то в другом месте, а не там, где ему думается. Тогда он оперся на локоть, один башмак выставив к огню.

— Что ж, ладно. Да и дюжина эта теперь твоя.

— Точно, моя, — подтвердила Чудесница, легонько пихнув его башмак своим. — Так что драться будут все.

Йон радушно хлопнул по плечу Дрофда, разрумяненного и несказанно довольного предвкушением славы. Чудесница, потянувшись, щелкнула пальцем по рукояти Отца Мечей.

— К тому же для имени особого оружия и не надо. Ты-то вон себе имя зубами добыл, так ведь, Зобатый?

— Перегрыз кому-то глотку, что ли? — восхитился Дрофд.

— Да не совсем.

Взор Зобатого затуманился давним воспоминанием; свет костра подчеркивал морщины в уголках глаз.

— В первом бою нам пришлось жарко, я оказался в самой гуще. Тогда, в ту пору, я был как одержимый. Хотелось быть героем. Жаждалось имени, славы. И вот мы потом сидим у кострища, и я прикидываю, какое же имя мне присвоят. Хотелось чего-то видного, боевого, — он поглядел из-под кустистых бровей, — вроде Красного Бека. И вот, пока Тридуба над этим раздумывал, я хватанул с кости мяса. С подпития не рассчитал, должно быть. Мне в горло впилась кость. С минуту я даже дышать не мог, все колошматили меня по спине. Наконец один парняга покрупней схватил меня вверх тормашками и встряхнул, лишь после этого кость вышла. Я потом пару дней разговаривать толком не мог. Вот Тридуба и прозвал меня Зобатым. Все из-за того, что я себе в горло запихал.

— Шоглиг как раз и сказала, — затянул свое Жужело, — что мне мою участь явит… человек, что подавился костью.

— Повезло мне, — крякнул Зобатый. — Ох, я взбесился, когда получил такое имечко. А оказывается, Тридуба оказал мне услугу. Он по-своему усмирял мой нрав. Чтоб не нарывался.

— Похоже, сработало, — усмехнулся Трясучка. — Ты же резак? Вначале отмеряешь, потом отрезаешь.

— Вот уж и впрямь резак, — отмахнулся Зобатый. — Только затупленный и глазомера нет.

Скорри вжикнул напоследок ножичком по точилу и взялся за следующий.

— А ты знаком с нашим последним пополнением, Трясучка?

Он указал пальцем.

— Вот, Красный Бек.

— Видал, видал, — Трясучка посмотрел через костер. — Вчера в Осрунге.

У Бека возникло безумное ощущение, что железным глазом Трясучка видит его насквозь и знает, какой он лжец. Удивительно, как этого не разглядели другие, ведь у него, Бека, это клеймом на лбу выжжено. Спину кольнуло холодом, пришлось плотнее запахнуть заскорузлый от крови плащ.

— Да, ну и денек вчера был, — выдавил он.

— Ничего, сегодня будет еще один, — сказал Жужело, выпрямляясь во весь ростище; Отца Мечей он поднял высоко над головой. — Если повезет.

Кожа натянулась под пронзившей ее сталью, растрескалась иссушенной землей, шевелились ворсинки щетины, краснели нити жилок в уголках выпученных буркал. Зубы у Финри сжимались, и она все впихивала, впихивала, впихивала острие; цветные пятна лопались под веками. В голову лезла треклятая музыка. Та, что наигрывали скрипачи. Они наяривали до сих пор, все быстрее и быстрее. Боль эта тягомотина притупляла, как ей и говорили, а вот насчет заснуть под нее — дудки. Финри повернулась на другой бок, сжавшись калачиком под одеялами. Как будто можно вот так, перевернувшись, оставить день убийства на другой стороне кровати.

Свет свечей обрамлял дверь, просачивался в щели между досками. Как свет дня сквозь дверь промозглой комнаты, где их держали в плену. Коленями на полу, с нащупывающими узлы пальцами. Голоса. Приходят и уходят офицеры, разговаривают с отцом. О стратегии и снабжении. О цивилизованности. О том, кого из них желал бы Черный Доу.

Происшедшее мешалось с тем, что могло или должно было произойти. Вот Ищейка со своими северянами прибывает на час раньше и замечает дикарей прежде, чем они вышли из леса. Вот она узнает обо всем заранее и всех предупреждает, перед ней рассыпается в благодарностях лорд-губернатор Мид. Или капитан Хардрик приводит помощь, а не пропадает без вести, и кавалерия Союза успевает в самый решающий момент, как в книгах. Тогда она, Финри, возглавляет оборону и встает на баррикадах с поднятым мечом и в окровавленном нагруднике, как на пламенном полотне Монцкарро Меркатто о битве при Душистых соснах, виденном ею однажды на стене в какой-то безвкусной лавке. Сплошь безумие. Ворочаясь, она это сознавала, прикидывая, не сошла ли с ума. Тем не менее, фантазии не покидали.

Финри замечала что-то краем глаза и вот она уже лежала на спине, а на живот ей нестерпимо давило колено, и грязная рука стискивала горло так, что невозможно дышать. И тогда ее волной окатывал липкий страх, которого она тогда даже не ощущала, и она откидывала одеяла и вскакивала, и безостановочно бродила по комнате, покусывая губу и притрагиваясь к проплешине на голове, и что-то бормотала, как умалишенная, а вокруг звучали голоса, все те же голоса.

Если б она была настойчивее с Черным Доу… Если бы напирала, требовала, то у нее получилось бы вызволить Ализ, вместо… В темноте раздавалось испуганное поскуливание, и ладонь Ализ выскользала у нее из руки, а сзади стукала дверь. Синяя щека вздувалась от напирающей изнутри стали, и Финри оголяла зубы и стонала, и хваталась за голову, и в мучении жмурила глаза.