Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

— А почему бы не назначить на этот пост моего мужа?

Байяз по-птичьи склонил голову.

— А вы весьма откровенны.

— Да вот, настроение какое-то такое с утра.

— Еще одна черта, которую я всегда считал достойной восхищения.

— Именем Судеб, я, и восхитительна! — воскликнула она, слыша, как рыдания Ализ обрываются со стуком двери.

— Однако не знаю, какую поддержку я мог бы оказать вашему супругу. — Байяз выплеснул из кружки остатки на росистую траву. — Его отец значится среди самых бесславных изменников в истории Союза.

— Это да. И одновременно знатнейшей титулованной особой, первой в открытом совете, в шаге от претензий на корону. — Финри говорила горячо, о последствиях раздумывая не больше, чем считает круги брошенный в воду камешек. — Когда его разом лишили земель, а полномочия обкорнали так, будто их никогда и не существовало, впечатление было такое, что дворянство почувствовало себя уязвимым. И, радуясь его падению, оно усматривало в нем тайную угрозу своим привилегиям. А потому мне думается, наделить разумной толикой власти его сына будет открытому совету выгодно. Восстановление привилегий древних родов, ну и так далее.

— Ну допустим. И что?

— А то, что если у великого лорда Брока и врагов и союзников было предостаточно, то у его сына нет ни тех, ни других. Вот уж восемь лет, как он отлучен и осмеян. Он не входит ни в какие политические союзы и не занимается ничем, помимо преданного служения короне. Он уже с лихвой показал и честность свою, и храбрость, и неукоснительную преданность его величеству на поле брани.

Взгляд Байяза она парировала своим, ничуть не менее строптивым.

— Вот бы о чем поведать во всеуслышание. Вместо того, чтобы опускаться до барахтанья в грязной политике, наш монарх своей высочайшей волей решает вознаградить преданное служение, воинскую доблесть и беззаветный героизм в духе древних. Думаю, низам это придется по нраву.

— Преданное служение, доблесть и героизм? Хм, прекрасные качества для солдата, — сказал он, как какой-нибудь мясник, что оценивает запас сала на свинье. — Однако лорд-губернатор — прежде всего политик. В нем более ценятся гибкость, безжалостность и оглядка на целесообразность. А как у вашего мужа обстоит с этим?

— Слабовато, но возможно, кто-нибудь из близких сумеет выработать в нем эти качества.

На губах Байяза мелькнула улыбка.

— Я начинаю подозревать, что у них это и впрямь может получиться. Интересное у вас предложение.

— Так получается, вы еще не все учли?

— Лишь отъявленный глупец полагает, что учел все. Кто знает, может, я мог бы даже упомянуть о вашем предложении на следующем заседании закрытого совета.

— Думаю, решение имело бы смысл принять достаточно быстро, не вынося его, так сказать, на… рассмотрение. И уж тем более на дебаты. В непредвзятости я себя не упрекаю, но считаю доподлинно, что мой муж — самый лучший в Союзе.

Байяз сухо усмехнулся.

— А кто говорит, что мне нужен лучший? Кто знает, может, как раз глупец и рохля в качестве лорд-губернатора Инглии всех бы и устраивал. Глупец и рохля с глупой трусливой женой.

— А вот этого, боюсь, я вам предложить не могу. Яблочка не желаете?

Она бросила ему плод, и он успел его подхватить, выронив при этом чашку. Байяз удивленно вскинул брови. Финри ушла прочь. Их разговора она уже толком не помнила. Ум всецело сосредоточился на том, как взбухала та синяя щека. И как сталь впивалась все глубже, глубже.

Велика разница между тем, кто вышел из толпы как вождь, и тем, кто вышел из нее же, но для казни на всеобщем обозрении. Когда Зобатый влез на пустой короб для короткой речи, он, признаться, ощущал себя ближе ко второму, чем к первому. Перед ним раскинулось море лиц; круг Героев был полон, а снаружи народа теснилось и того больше. Не помогало даже то, что карлы Черного Доу окружали короб самой мрачной, темной, грозного вида толпой, какую лишь можно встретить на Севере, это при том, что на Севере грозных толп можно встретить великое множество. Только эти куда одержимей разбоем, насилием и кровопролитием, чем кто-либо из стремящихся жить по-правильному; не волновало их и то, кто может оказаться по ту сторону смертоносного острия.

Зобатый радовался, что при нем Весельчак Йон, Поток и Чудесница, стоят и тоже хмурятся возле короба. А еще отраднее, что совсем рядом Жужело: что ни говори, а Отец Мечей как ни что другое добавляет железа и весомости словам. Помнится, Тридуба, назначая его, Зобатого, своим вторым, сказал однажды: «Я им вождь, а не любовник. А вождя прежде всего надлежит бояться, а уж затем любить».

— Люди Севера! — рявкнул он на ветру. — Ежели кто не слышал, Треснутая Нога мертв, и на его место Черный Доу поставил меня!

Он выбрал взглядом здоровенного, гнусного, самого что ни на есть ехидного вида злодея во всей толпе — из тех, что и бреется топором — и подался к нему.

— Делать то, что я, язви вас, говорю, — гаркнул он, — вот теперь ваша забота!

Он нарочито долго пялился на злодея, якобы в доказательство, что ничего не боится, хотя правдивей было, пожалуй, обратное.

— Ну а моя — чтобы все вы были целы и невредимы! Хотя ни того, ни другого обещать не берусь. Вокруг война. Однако стараться не перестану. Да и вы тоже, как я погляжу!

В толпе заухмылялись, но словами Зобатого пока еще не прониклись. Время перечислить свои заслуги. Бахвальство не было у Зобатого сильной стороной, однако скромностью награды не возьмешь.

— Имя мне Кернден Зобатый, и среди названных я уже тридцать лет! В свое время был вторым при Рудде Тридуба.

По толпе пошел одобрительный шелест.

— Да-да, при самой Скале Уфриса! Держал ему щит, когда он выходил на поединок против Девяти Смертей.

При этом имени шелест перешел в рокот.

— Потом сражался за Бетода, а нынче за Черного Доу. Участвовал в каждой битве, о которой вы, небось, только слышали! — Он скривил губы. — Поэтому лучше оставить сомнения, справлюсь ли я со своей задачей.

Он готов был выпростать содержимое своих кишок, но голос его изливался зычно, глубоко и твердо. Хвала мертвым за этот геройский голос, даром что время сделало нутро Зобатого трусоватым.

— Я хочу, чтобы каждый здесь нынче поступил по-правильному! — ревел он. — Прежде чем вы начнете зубоскалить и мне придется сунуть кой-кому в задницу башмак! Я не призываю вас гладить по головке детей, или последний сухарь отдать белочкам, или даже превзойти храбростью Скарлинга, когда будут вынуты клинки. И не надо мне от вас разгеройских поступков — оставьте это вон тем камням.

Он дернул головой в сторону каменных истуканов.

— Им за это кровью не истекать. А призываю я к тому, чтобы все и каждый стоял за своего вождя! Дрался за свою дюжину, за своего товарища! И прежде всего не дал себя задаром, драть его, прикончить!