Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

— Что?

Пчелка часто воображала себе, как они встретятся. Что он крепко обнимет ее и предложит выйти замуж. Что она лечит его, раненного. Что они будут спорить, потом смеяться, а потом он попросит прощения, что накричал на нее.

Но картинок, где он презирал ее, она не могла вообразить.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— А ты чего хотела? — Он даже не взглянул на нее, шагая дальше. — Мне нужно поговорить с Папашей Кольцом.

Она схватила его за руку.

— Где дети? — Голос ее от злости и разочарования стал пронзительным.

— Не лезь, куда не просят!

— Но… Но ты заставлял меня помогать тебе! Правда ведь? Ты заставлял меня вести их!

— Ты могла отказаться.

Она знала, что Грега прав. Но тогда она так хотела ему понравиться, что готова была прыгнуть в огонь по его приказу. Он улыбнулся, будто вспомнил что-то забавное.

— Если хочешь знать, я их продал.

— Кому? — Она ощутила холодный комок в животе.

— Духолюдам в горах. Ублюдкам Дракона.

— Что они с ними сделают? — Спазм сжал горло Пчелки так, что она едва могла говорить.

— Не знаю. Трахнут? Сожрут? Оно мне надо? А ты думала, я собираюсь открыть приют? — Теперь ее лицо горело, как от пощечины. — Ты — тупая свинья! И знаю, что я не встречал в жизни никого тупее. Ты тупая, как…

Она прыгнула на него и впилась ногтями в лицо, хотела укусить, но Грега ударил кулаком, чуть выше глаза, отбрасывая ее в угол, щекой в пол.

— Бешеная сука! — Пчелка начала приподниматься, неловко, будто пьяная. Бровь наливалась знакомой тяжестью. Он ощупал расцарапанное лицо, словно не мог поверить. — Зачем ты это сделала?

Кантлисс шагнул вперед и пнул женщину сапогом под ребра. Резко выдохнув, она сжалась в комок.

— Ненавижу тебя! — прокашляла она, как только дыхание чуть-чуть восстановилось.

— Да? — Он глянул сверху вниз, как на червяка.

Пчелка отлично помнила тот день, когда он выбрал ее из толпы на танцах. Никогда ей не было так хорошо… И вдруг все исчезло, она увидела Грегу совсем по-иному, мелочным, себялюбивым, напыщенным. Он использовал людей, а потом выбрасывал их, оставляя позади себя след из разбитых судеб. Как она могла любить его? Просто за то, что на несколько мгновений жизни она приподнялась чуть выше окружающего дерьма? А потом опустилась на десять футов ниже.

— Ты такой ничтожный, — прошептала она. — Как я раньше не замечала?

На этот раз ей удалось пробить панцирь его гордости. Грега надвинулся на нее, но Пчелка выхватила нож. Увидев лезвие, он на миг показался удивленным, а потом сердитым, потом захохотал, словно услыхал дьявольскую шутку.

— У тебя духу не хватит им воспользоваться!

Он прошел мимо, дав ей достаточно времени, чтобы ударить его. Но Пчелка только встала на колени. Кровь из рассеченной брови капала на платье. На ее лучшее платье, которое она носила три дня, ожидая его приезда.

Как только прошло головокружение, она поднялась на ноги и пошла на кухню. Ее трясло, но она испытывала большие разочарования, и, случалось, ее избивали сильнее. Никто и бровью не повел, увидев разбитое лицо. Для Белого дома — обычное дело.

— Папаша Кольцо приказал мне накормить ту женщину.

— Похлебка в котле, — проворчал поваренок, стоявший на корзине, чтобы выглядывать в окно, хотя все, что он мог увидеть, — это ноги прохожих.

Так или иначе, она поставила на поднос миску и чашку с водой, а после спустилась в подвал по воняющим сыростью ступеням, мимо трудноразличимых во тьме бочек и бутылок на полках, мимо мерцающих факелов.

Женщина в клетке выпрямила ноги и встала, опустив крепко связанные руки на решетку перед собой. Один глаз, поблескивая через упавшие на лицо пряди, наблюдал за приближающейся Пчелкой. Корявый сидел перед клеткой за столом с кольцом ключей на поясе и делал вид, что читает книгу. Он любил придуриваться, полагая, что выглядит как-то особенно. Но даже Пчелка, не знакомая близко с грамотой, могла сказать, что он держит книгу вверх тормашками.

— Чего надо? — оскалился сторож, будто она была опарышем в его каше.

— Папаша Кольцо приказал накормить ее.

Она почти видела, как шевелятся мозги в его тупой башке.

— На кой? Я так понял — она тут не задержится.

— Ты думаешь, он передо мной отчитывается? — возмутилась она. — Хочешь, я вернусь и скажу Папаше, что ты меня не пустил…

— Ладно, делай, что приказано. Но учти — я не спускаю с тебя глаз. — Он подался к ней, обдавая гнилостным дыханием. — Оба глаза.

Отомкнув замок, Корявый потянул на себя визжащую дверь. Пчелка, наклонившись, шагнула внутрь. Женщина смотрела на нее. Пленница не могла далеко отодвинуться от решетки, но это, казалось, нисколько ее не заботило. В клетке смердело потом, мочой и страхом. Женщины и тех, кто сидел здесь до нее. Ни одного из них не ждало блестящее будущее, это уж точно. Тут никого не ждало никакое будущее.

Пчелка поставила поднос и подала пленнице чашку. Та жадно присосалась к воде, позабыв о какой бы то ни было гордости. Если, конечно, она изначально обладала этим качеством. Угодив в Белый дом, нельзя позволять себе долго оставаться гордецом, а тем более в подвале. Пчелка придвинулась к ней ближе и прошептала:

— Ты когда-то спрашивала меня о Кантлиссе. О Кантлиссе и детях.

Женщина прекратила пить. Ее глаза, разумные и злые, впились в Пчелку.

— Он продал детей Народу Дракона. Он так сказал.

Пчелка оглянулась, но Корявый уже развалился за столом и тянул к себе кувшин, не обращая на них внимания. Он и помыслить не мог, что Пчелка, всю жизнь прислуживавшая, чего-то стоит. Но сейчас пренебрежение шло ей на пользу. Вытащив нож, она быстро перерезала веревку на одном из побагровевших запястий пленницы.

— Почему? — прошептала та.

— Кантлисса нужно… наказать. — Даже сейчас она не смогла заставить себя произнести слово «убить». Но обе поняли, о чем идет речь. — Я не в силах это сделать. — Она всунула рукоять ножа в ладонь женщины, прикрывая собой. — А ты, похоже, в силах.

Папаша Кольцо, волнуясь, теребил серьгу. Старая привычка вернулась к нему, словно разбойник в диких пустошах. По мере того как толпа бесновалась все сильнее, рос комок у него в горле и напряжение в душе. Он часто играл в карты, кидал кости, крутил колесо рулетки… Возможно, сейчас у него есть неоспоримые шансы на успех, но никогда ставки не были так высоки. Он подумал внезапно — а волнуется ли Мэр? Ни малейшего признака. Вытянувшаяся в струнку фигура на освещенном балконе представляла собой олицетворение гордости и уверенности. Но ведь должна она бояться! Должна…

Ведь, в конце концов, как часто они стояли здесь, у черты, разделяющей Криз, и строили планы уничтожения друг друга всеми доступными средствами, любой ценой, и количество людей, которых они нанимали, росло и росло, а ставки все удваивались. Сотни заговоров, убийств, маневров, сеть мелких союзов — заключенных и расторгнутых, а закончилось вот этим.