Евгения Сафонова - Кукольная королева [litres]

– «Белый Дракон», будьте добры.

– Чай… ромашковый.

– Молоко. С мёдом. Тёплое.

– И фиалковое вино, – заключил альв.

– Еда? – подсказала подавальщица.

– По тарелке мясного жаркого детям. – Герланд дождался, пока девица удалится, истекая дежурной приветливостью – и, скрестив пальцы, поверх них посмотрел на Ташу. – Если оно здесь несъедобно, придётся потерпеть.

Таверна была не лучше и не хуже других: просторный зальчик с бревенчатыми стенами и невысоким потолком, уставленный дубовыми столами. За барной стойкой зевал пузатый мужичок в пёстрой рубахе, протирая платком гранёный стакан; на сквозняке покачивалась всякая съестная ерунда вроде пучков трав и луковых венков, свисавших с балок. Разномастная публика ужинала или просто выпивала, неподалёку праздновала что-то шумная крестьянская компания, сдвинув три стола. В дальнем углу шушукалась компания мрачностей, надвинувших капюшоны по самые подбородки: судя по всему, для конфиденциального разговора сюда перебрались не только заговорщики.

– А всё-таки, – произнёс Джеми, – зачем мы сюда…

– Лучшее место для пряток – то, что у всех на виду. Пора бы и запомнить. – Герланд не сводил взора с Ташиного лица. – И иных врагов умнее провоцировать, чем прятаться от них.

– И, естественно, я принял меры безопасности, – допев что-то себе под нос, добавил Найдж с огнём воодушевления в глазах, искрившимся так ярко, что даже тени под нижними веками слегка посветлели. Альв чуть удовлетворил его любопытство, бросив пару фраз по дороге в таверну, но колдун жаждал продолжения истории из её собственных уст.

– Почему вы так легко мне поверили? – спросила Таша.

– Я хорошо знал и Ленмариэль, и Тариша. Ты копия своего отца, только в женском обличье, – альв говорил размеренно, без намёка на эмоции. – К тому же у нас были подозрения, что в Прадмунте укрылся кто-то из Бьорков.

Это стало новостью даже для Джеми, но Таша ничем не выразила удивления.

– Так вы не случайно заглянули этой зимой в Прадмунт, – повернувшись к Найджу, констатировала она.

– Мы узнали, что там живёт некая девушка, которая, по слухам, в Кровеснежную ночь бежала из столицы. Я решил взглянуть на неё, и я говорил, что эта женщина может быть Ленмариэль Бьорк, – заметил колдун, торжествующе покосившись на альва. – Но Герланд меня слушать не стал. Ещё и самого заставил поверить, что это просто совпадение.

– Каждый может ошибаться, – равнодушно бросил тот.

Пчёлкой подлетев к столу, подавальщица выставила на стол две кружки, бокал, фужер и тарелки – и упорхнула обратно, по пути похлопывая себя по ушам, точно их заложило. Таша взяла кружку с молоком в ладони, но пить не стала; Джеми и Герланд тоже не спешили приступать к трапезе, зато Найдж одним махом осушил половину хрустального фужера, где кубики льда ворочались в белой, разящей спиртом жидкости.

– Полагаю, – подняв глаза на альва, сказала Таша, – вы ждёте от меня рассказа…

– Верно полагаешь.

– И какого именно?

– Можно начать с чудесной истории спасения твоей матери. После не помешало бы описать события последних дней – с момента, как ты встретила моих воспитанников.

– Последний грозится выйти ещё чудеснее первого. И гораздо дольше.

Разомкнув пальцы, Герланд протянул ей ладонь через стол:

– Руку.

Не подчиниться казалось невозможным, и потому Таша подчинилась. Альв взял её пальцы в свои – узкие, словно выточенные изо льда; подержал легонько, почти не сжимая.

Молча отпустил.

– А ты ещё любопытнее, чем кажешься, – проговорил альв. – Кажется, в недалёком прошлом ты имела близкое знакомство с амадэем?

Таша только кивнула.

– Он надёжно тебя защитил, надо сказать. Никто, кроме Зрящего, не может помешать альву прочесть человека через тактильный контакт.

– Прочесть… мысли?

– Мысли – для чтецов. Мы читаем в сердцах. Чувства. Воспоминания. Зрящий одарил тебя сильной защитой – явно заботился, чтобы никто не узнал, кто ты. Твоя память как в паутине.

– Не больно-то это помогло, – пробурчал Джеми, повесив нос. Алексас в его голове угрюмо молчал.

…как странно: ещё не так давно снова оказаться под крылом Герланда и Найджа было всем, чего они оба могли желать. Теперь, когда они вновь сидели с теми единственными, кого могли назвать семьёй, ничуть не изменившимися с той поры, когда они виделись в последний раз, это превратилось в изощрённую пытку.

Братья Сэмперы сдержали свой обет, не рассказав, кто предстал перед выжившими Основателями «Тёмного венца». Но можно ли считать их клятву действительно исполненной, если они не сумели защитить свою королеву от того, чего та отчаянно стремилась избежать?..

– Боюсь, всё же придётся рассказывать по старинке, – заключил альв. – Прошу… Ваше Высочество.

Таша как-то даже презрительно дёрнула плечом.

Сложив ладони домиком, положила подбородок на пальцы, нагретые о тёплую кружку, и заговорила.

К моменту, когда она закончила, за окнами плескалась ночная мгла, а в таверне почти никого не осталось: лишь сборище мрачностей в углу да крестьянская компания, распевавшая «Балладу о Вратах Бездны». Изрядно напившиеся мужики постоянно забывали слова, так что новый куплет неизменно заводил тоненьким голоском чей-то сынишка, юркий мальчонка лет десяти.

– Повествование занятное, конечно, – заметил Герланд наконец, разбив долгое молчание. Затянулся вишнёвой трубкой – небольшой, с тонкой резьбой и изогнутым мундштуком; запрокинул голову и, не размениваясь на показные колечки, выдохнул струйку дыма в потолок. – Хоть и нерадостное.

Джеми посмотрел на альва, попыхивающего трубкой. На Ташу, ждавшую продолжения разговора с мертвенным спокойствием. Единственной персоной, пристойно реагирующей на происходящее, можно было считать Найджа, подозрительно тихо склонившегося над нетронутыми тарелками с едой – всем им в итоге оказалось не до того, чтобы утолять голод. Впрочем, выпив, колдун подчас становился даже излишне сентиментальным.

Понять бы ещё, что в данной ситуации задевало больше: реакция Герланда, за всё время рассказа не выразившего ни капли сочувствия, или сам рассказ, поведанный мерным певучим голосом менестреля. Порой Таша прерывалась, чтобы глотнуть молока, но немедля продолжала – будто книжку вслух зачитывала. Улыбалась, где надо, и о самых жутких вещах говорила спокойно.

…даже Джеминой чуткости хватало, чтобы понять: это успокоение отличается от упокоения только формальностями в виде лишней буквы и по какому-то недоразумению бьющегося сердца.