Евгения Сафонова - Кукольная королева [litres]

– Я тоже. Я тебя не оставлю. Никогда. И хватит об этом.

Дэй долго молчал.

– Я ввязался в эту игру, думая, что смогу порушить её. Думая, что смогу сражаться за тебя. Защитить тебя от всего, – когда он заговорил, в его голосе падал пепел дотла сгоревшего гнева: на себя самого. – Я забыл, что не был создан воином.

– Кто тебе сказал?

Он не ответил.

– Арон, ты не можешь знать, о чём думает этот грёбаный колдун. И не мог знать, что эта тварь проснулась. Она владела какими-то чарами… искусством влезать в головы. У неё были сотни лет, чтобы усовершенствовать своё мастерство. Никто бы не справился, даже ты.

– Ты справилась.

– Не я. Зверь во мне. И этот зверь не ушёл бы, если бы не ты. Я спасла тебя, ты спас меня, всё честно.

Он качнул головой: коротким, досадливым жестом человека, который вспоминает самую большую глупость в своей жизни.

– В конечном счёте мы из этой передряги даже здоровыми вышли… благодаря тебе. И убили виспа из Белой Топи. – Ей представилось, с какой завистью Гаст выслушает повесть о том, как его подруга расправилась с тем самым виспом. – Может, однажды об этом даже легенду сложат.

– Больше никаких бдений со мной. – Дэй встал, не обратив никакого внимания на её улыбку. – Спи.

Улыбка погасла, как только он сделал первые шаги к выходу.

– Не уходи…

Арон замер. Оглянулся.

– Не уходи, – повторила Таша. – Я боюсь засыпать одна. Боюсь того, что увижу во сне после всего этого.

Убеждать другого в том, что ничего страшного не случилось, было проще, чем убедить себя.

Она откинулась на подушку, лишь когда дэй безмолвно взял одно из одеял, сложенных на гостевом тюфяке, и кивком велел ей лечь. Мягкий хлопок накрыл Ташу с головой; она даже не зажмурилась, просто дождалась, пока Арон откинет верхний край с её лица.

– Сказку на ночь не обещаю, – сказал дэй, сев в изножье.

– Можно и колыбельную.

– Певец из меня лучше, чем рассказчик, но баюкающим опытом похвастаться не могу.

– Ты никому не пел колыбельные?

– Никогда. Призвание не располагает к тому, чтобы я укладывал детей спать.

Таша смотрела в бледную зелень в его глазах – словно блеклое эхо того призрачного огня, что едва не убил их этой ночью. Вспомнила взгляд, обращённый на прекрасную губительную иллюзию, в котором мешались нежность и страсть, и мольба, и восхитительный благоговейный трепет.

– Кого ты видел? В виспе?

Она не была уверена, что имеет право спрашивать. Но слишком хотела знать.

Если подумать, она вообще знала об Ароне до обидного мало – куда меньше, чем о братьях Сэмперах.

– Того, кто мне очень дорог. Она умерла. Давно.

Голос его был так сух, что продолжать расспросы Таша не решилась. И не стала возражать, когда дэй осёк возможность этого, запев.

Арон не стал прокашливаться или усаживаться поудобнее: просто посмотрел на свет, зеркально сиявший в его глазах, и запел мягким, тихим баритоном.

– Паладины огня… это то, что мы знали всегда:

Кто подарит нам ветер, когда божества не хранят?

Песня, что сложила для них в Потанми девушка-менестрель, казалась теперь приветом из прошлой жизни. Той, где у Таши не было рыцаря, Арон был ей случайным попутчиком, и сама она была просто напуганной девочкой, которая гонится за похитителями сестры, а не частью чьей-то странной и страшной игры.

– Кто коснётся плеча, когда нет ни меча, ни коня,

И найдёт, и удержит, всегда возвращая назад…

Таша не удивилась, что Арон так хорошо её запомнил. Как не удивилась и тому, что слова теперь обрели совсем другой смысл – или просто смысл.

Дух, что нашептал Маре новую песню, знал куда больше людей, что её слушали.

– Подойди. Посмотри. В его взгляде – туман и трава…

Голос Арона окутала дымкой предсонья. Пара строк потерялась, утонув во тьме за незаметно слипшимися веками.

Пожалуйста, пусть этот сон будет без снов…

– Это те, кого ждёшь…

На один краткий миг, прежде чем провалиться в сонную черноту, Таше причудилось то, чего быть не могло – будто на неё смотрят так же, как смотрели на ту, кого давно уже не было на этой земле. Но, видимо, Богиня просто в который раз не услышала её мольбу.

– Вставай!

– Я чуть-чуть ещё полежу…

– Ты уже третий раз так говоришь!

– У меня голова болит…

– А у меня нога ноет, и что дальше?

– Изверг…

Таша сонно зарывалась лицом в подушки, но Джеми продолжал негодующе зудеть над ухом:

– Полдень за окном! Святой отец сказал, пора трогаться дальше!

– Не спеши, ты давно уже тронулся…

– Чего?! – Джеми решительно сдёрнул одеяло на пол. – Всё, вставай!

– Не могу. – Таша, ёжась, обхватила себя руками. Слабый дневной свет, что впускал в спальню отъехавший буфет, казался не менее назойливым, чем колдун-недоучка. – Мне правда холодно, и руки-ноги болят…

– Болят?

– Крутит, как при лихорадке…

– Почему?

– Действительно, почему… мы же никакого виспа в глаза не видели…

Джеми озадаченно щёлкнул пальцами. Лампа на тумбочке разогнала полумрак осенним сиянием.

– Убери, – Таша зажмурилась, но свет хлестал болью даже сквозь закрытые веки, – режет!

К просьбе не прислушались. Её схватили за плечи, решительно повернули к себе – и Таша неохотно, щёлочками приоткрыла сердитые глаза.

И чего он так уставился?..

– Святой отец! – заорал Джеми, разом побледнев.

Шёлковая тень на миг закрыла свет, прокрадывавшийся сквозь дверной проём.

Арон шагнул ближе. Застыл, вглядываясь в её лицо.

– Доброе утро, если кто забыл, – буркнула Таша. – Да что с вами такое?

– Ты просто выглядишь чуточку хуже, чем нам обоим… троим… хотелось бы. – Дэй прикосновением притушил лампу. Укутав Ташу в возвращённое одеяло, коснулся прохладной ладонью её лба. – Жар. Что это может быть, Джеми?

Тот шумно сглотнул. Зачем-то покрутил левой ступнёй.

Пощупал собственный лоб.

– Свидетельство того, что виспа можно отнести к классу рейтов, – пробормотал он наконец. – Это нежить, не прошедшая через естественную смерть. Их кровь…

– Ясно, – сказал Арон ровно и непреклонно. – Что нужно для лекарства?

– Эм… вообще-то я… мы с учителем его проходили, но я никогда не…

– Что. Вам. Нужно?

Мальчишка беспомощно посмотрел в глаза, где теперь не было ни травы, ни тумана, только лёд.

– Я… поищу… в сундуке видел какие-то порошки…

– Вот и славно. – Арон улыбнулся – так мягко, что впору было думать, будто сталь в его взгляде просто померещилась. – Я займусь травами и тем ларцом, что в буфете. И чай сделаю. Ты же не откажешься от чая?