Дилан Фэрроу - Безмолвные [litres]

– Просто делаю свою работу, – говорит она, слегка пожимая плечами.

– Тебе здесь нравится?

Девушка выглядит слегка озадаченной моим вопросом, но ее веселая улыбка не меняется.

– Ну, да! Высший совет – самое красивое место в мире, не так ли? Мне очень повезло служить здесь, – она делает паузу, – я никогда не покидала замок. Я слышала от бардов, что там все… плохо, – она делает легкий кивок куда-то за пределы трапезной.

– Это совершенно другой мир, – слова сами слетают с моих губ. Сердце болезненно сжимается, когда я вспоминаю нищету и голод в Астре, бесплодные пыльные дороги, терзаемые бандитами, и деревни, разрушенные их жестокостью и варварством.

– Но я родом из одной из самых бедных деревень. Я слышала, что большая часть Монтаны красива и процветает. Каждый год моя деревня стремилась жить по стандартам, установленным другими деревнями, и каждый год это удается с трудом.

– Хорошо, что ты благополучно добралась сюда, – девушка глубокомысленно кивает, хотя очевидно, что она понятия не имеет, как близко я подошла к тому, чтобы вообще не быть здесь, – это первый раз за долгое время, когда они приводят девушку, – добавляет она, – но я уверена, что ты справишься гораздо лучше, чем последняя.

– А что случилось с ….. – прежде чем я успеваю закончить, она, кажется, осознает свое неосторожное замечание и убегает.

Я помню, что сказал вчера Катал. На каждого барда в Высшем совете приходятся десятки претендентов, которые не могут противостоять силе дара. Их умы разбиваются вдребезги. Такие случаи, к сожалению, более распространены среди немногих женщин, которые, как мы обнаружили, обладают даром.

Неужели меня ждет такая судьба?

Моя рука дрожит так сильно, что вилка со звоном падает на пол. Шум заставляет ближайшую группу бардов посмотреть в мою сторону.

Стараясь вести себя тихо и незаметно, я опускаю голову под стол. К счастью, столовые приборы в замке такие же блестящие, как и все остальное, и я вижу, как вилка блестит на полу в нескольких футах от меня.

Опершись одной рукой о стол, я тянусь к вилке. Пальцы касаются края, отталкивая ее еще дальше. Застонав, я проскальзываю под стол, даже не подумав попросить у одного из слуг новую.

Теперь, когда я стою на четвереньках под столом, я тяжело вздыхаю и хватаю свою своенравную вилку.

В глаза мне бросается вспышка золота.

Через мгновение я стою у своего дома и смотрю, как констебль Данн выносит из дома нож, которым была убита Ма. Он блестит на солнце.

Только вот сейчас я в замке. А блеск исходит от рукояти такого же кинжала, торчащего из сапога барда, который сидит всего в нескольких футах от меня.

Пол подо мной очень холодный. Я несколько раз моргаю, но золотая рукоять все еще на месте.

Я сильно кусаю губу, подползая поближе, чтобы лучше рассмотреть. Моя вилка крепко зажата в руке, как спасательная палочка, когда я проползаю под столом. Я вижу только ноги и большие черные сапоги владельца кинжала.

Протягиваю к нему свободную руку. Крошечные, изящные символы ни с чем не спутаешь. Кончики моих пальцев касаются холодного металла.

Владелец ножа ерзает на стуле, и я отстраняюсь, стиснув зубы и затаив дыхание. Он выходит из-за стола. Я карабкаюсь вперед.

Слишком поздно. Кинжал исчезает из виду.

Я сажусь на корточки, мои мысли скачут.

Еще одна вспышка.

Я поднимаю глаза и замечаю еще один золотой нож, засунутый в другой сапог дальше по длинному столу. И еще один. И еще один.

С того места, где я сижу, я насчитываю шестнадцать одинаковых ножей, засунутых в черные сапоги.

Я тяжело сглатываю, пятясь к своему месту.

Может, я и не нашла того самого кинжала, который убил маму, но факт остается фактом: это был кинжал, принадлежавший барду.

Это всего лишь кинжал. Рассуждаю я. Может быть, его украл вор и проник в дом…

Нет. Еще один кусок головоломки встает на свое место, когда я с шумом возвращаюсь на свое место. Оползень. Вор не стал бы прикрывать свое преступление благословением. Только бард может это сделать.

Мне нужно выяснить, кто из бардов потерял свой кинжал. И надеяться, что при этом он не умрет и не сойдет с ума.

Я делаю глубокий вдох, трясу головой, чтобы прояснились мысли, и намеренно сосредотачиваю все свое внимание на восхитительно пахнущей еде передо мной.

Теплые маслянистые булочки, свежие фрукты, овсянка, яйца и колбаса, дымящиеся на тарелке. В кружке темная, горячая жидкость с горьковатым, землистым ароматом. Сейчас я съем за один раз больше, чем за целый день в Астре.

Испуганная, но взволнованная, я делаю глоток напитка. Он резко обжигает язык чем-то кислым, оставляя слизкий привкус. Я давлюсь и решаю, что придется потрудиться, чтобы привыкнуть к вкусу. Сейчас я слишком голодна, чтобы беспокоиться об этом. Вместо этого я накалываю на вилку как можно больше еды и с энтузиазмом набрасываюсь на нее. Горячая пища тает на языке, перекатываясь и растворяясь в холодной шевелящейся массе.

Задыхаясь, я выплевываю на стол кучку корчащихся личинок.

Я в ужасе смотрю на нее, готовая выплюнуть остатки скудного содержимого своего желудка, пока не слышу, как тихий шепот превращается в хриплый смех за столом напротив. Подняв глаза, я вижу барда, возможно, лет на пять старше меня, наблюдающего за мной, а его губы незаметно шевелятся. Его окружают еще четверо, и все они таращатся в мою сторону с разными вариациями одной злобной ухмылки.

Я оглядываюсь на стол и вижу лишь кучку пережеванной пищи.

Я моргаю. Но все еще чувствую тошнотворное, отвратительное ощущение личинок на языке.

Еда снова выглядит нормальной, но я боюсь откусить хоть кусочек.

– Она действительно нервничает. – Я делаю вид, что не слышу этого замечания.

– Это первый признак, что она собирается сорваться, – вмешивается другой. – Держу пари на свою стипендию, что она не протянет и месяца.

Моя рука тянется к иглам, крепко сжимая их, в то время как другие взволнованно делают ставки. Очень скоро от того, продержусь ли я три недели или целый месяц, зависит большая сумма.

Я смотрю на еду, аппетит пропал. Жестокая шутка. По крайней мере, никто в Астре не знал, как исполнять благословение, думаю я, пока барды поблизости смеются надо мной.

– А ты как думаешь, Равод?

Я не видела, как он вошел в трапезную; была слишком занята, пытаясь поесть. Наши взгляды встречаются, и я вспоминаю вчерашний вечер. Его предупреждение. То, как его глаза встретились с моими. Вчера он казался враждебным, напряженным, почти пугающим. И все же, клянусь, в его тоне было что-то еще – покровительственное. То же я часто чувствовала в Мадсе, но в другой форме. В нем есть гнев и обида, и он хорошо их охраняет. Глядя, как он проходит мимо, что-то трепещет в моей груди. Надеюсь, что он остановится, чтобы поговорить со мной. Чтобы извиниться за прошлую ночь или объясниться. Может, присядет, чтобы составить мне компанию.