Сергей Лукьяненко - Цель и средства. Лучшая фантастика – 2021 [сборник litres]

Ночь предстояла нескучная.

Для начала Жарков переместил поближе к огню тушу графа. Действенного сопротивления тот оказать не мог, отделывался длинными фразами на непонятном языке, и Жарков не сразу смекнул, что в очередной раз упускает уникальную возможность получить урок черного солдатского сквернословия на абхугском.

С паучихой обстояло сложнее. Едва только Жарков стронул с места волокушу, как Плагупта очнулась, взвыла от боли и уже не умолкала.

Граф, приподнявшись на локте, подавал советы один другого безобразнее:

– Да заткните же ее наконец, задушите, в костер суньте или башку разбейте, вокруг столько камней… Где ваш хваленый гуманизм, плебей Жарков? Прекратите мучения, и дело с концом… Ну, хотите, я за вас все сделаю, ничтожный слабак?

– Кажется, я сейчас одного высокородного говнюка запихну в костер! – рявкнул Жарков.

– Ну и глупо, – сказал Карранг. – Все едино она не жилец.

Граф был сволочь, но он был прав.

В облике Плагупты от женщины было немного, но выла она женским голосом.

Жарков понял, что к утру сойдет с ума или его сердце разорвется.

А тут еще эта сволочь граф…

– Граф, вы редкая сволочь. Знаете об этом?

– Так себе открытие. Ангелы не выживают на войне.

– Если не можете помочь, хотя бы не мешайте.

– Вы же помните, личное оружие я оставил в «Ратоборце». Следовательно, на эффективную помощь не рассчитывайте. И не питайте иллюзий, что, окажись я на ее месте, она сожалела бы о чем-то ином.

– Может, вы правы. Это ничего не меняет: вы сволочь.

– А вы слюнтяй. Кстати, что вы задумали?

Жарков и сам толком не был уверен. Он мог остановить кровотечение, вправить вывих, зарастить поверхностную рану, отключить болевые ощущения… у человека. Его этому учили, и он не раз применял свои навыки на практике, в полевых условиях.

Применительно к инопланетянам существовало универсальное правило: «Не суйся!» Ты не специалист по ксенофизиологии, ты ни черта не понимаешь в законах, по каким функционирует чужой организм, и ты сделаешь только хуже. Поэтому не бери греха на душу, отойди.

Но этот инопланетянин кричал от боли. Уродливый, злобный, при всем этом пугающе похожий на женщину.

Грубая ошибка начинающего ксенолога: видеть в чужаке человека…

Жарков несильно ударил паучиху по щеке. Затем лишь, дабы раздвинуть пелену беспамятства, на короткое время привлечь внимание.

– Эй, – позвал он.

Плагупта приоткрыла глаза, всхлипнула и выдавила сведенными губами:

– Катитесь в ад.

– Сейчас я… заберу вашу боль. Может быть. Если получится. Я попытаюсь. Никогда не делал этого с квэррагами… Но вы утратите контроль над телом. От головы и ниже. Это временный эффект. Ваши увечья не заживут, ничего не изменится. И вы умрете, если нас не спасут. Хотя нас наверняка ищут… Вы согласны?

– Делайте что-нибудь, – прошипела паучиха. – Или просто добейте.

Жарков тяжко вздохнул. Опустил левую ладонь Плагупте на лицо. Пальцами правой руки попытался ощутить сквозь грубую ткань комбинезона чужие нервные токи. Это удалось подозрительно легко. Известно, что у квэррагских организмов бешеная энергетика. У абхугских не менее того. Ну еще бы, с их-то врожденной агрессивностью… Токи представлялись Жаркову сияющими цепочками красного цвета, что было непривычно: на инструктаже с людьми все виделось в спокойном сине-зеленом цвете. Разбираться в инопланетной нейронной топологии времени не имелось, и Жарков принялся гасить все подряд, без разбору. Это было неправильно, против науки, зато производило немедленный эффект. Плагупта взвизгнула и замолчала. Разлепила веки, во взгляде появилась мысль.

– Я… в порядке… – пробормотала паучиха. – Мне хорошо… никогда так не бывало…

Она попыталась поднять руку, и ей почти удалось.

– Вата, – сказала она с усмешкой. – Резиновое щупальце… Где-то там была фляга.

Жарков поднес горлышко к ее губам, Плагупта сделала пару глотков и обмякла. Это выглядело так, словно внутри нее сработал выключатель, и неприятно смахивало на внезапную смерть, но дыхание было ровным. Паучиха спала.

Жарков подтащил волокушу к костру и прилег между паучихой и графом, который с неподдельным интересом наблюдал за его действиями.

– Громадный соблазн, – сказал Карранг. – Дождаться, когда вы уснете, навалиться сверху и задушить.

– На меня? – устало поразился Жарков.

– На нее, – усмехнулся граф. – Но… цель не оправдывает средства. К утру она умрет. Вопреки вашим стараниям. – Он бесцеремонно зевнул во всю пасть. – Мы все умрем. Как вы это делаете?

– Что тут сложного, – сказал Жарков неохотно. – При известном усилии я могу видеть энергетическую схему живого организма. Что-то вроде трехмерной карты. И я отключил ту часть схемы, которая передает болевые ощущения. Примерно так.

– То есть дай вам волю, – с интересом сказал граф, – и вы можете убить в одно касание?

– Убить? – рассеянно переспросил Жарков. – Не знаю… возможно. Зачем? Кому придет в голову убивать живое мыслящее существо?

– Например, мне, – удивился Карранг. – Паучихе. Двум миллиардам абхугов и квэррагов. Забыли, в каком мире мы живем?

– Дурацкий ваш мир, – сказал Жарков. – Кривое зеркало. Словно бы и отражает, но всех превращает в уродов.

– Впрочем, эффективность ваших навыков невелика, – заметил граф. – Допустим, убьете одного-двух в пределах досягаемости. – Он снова зевнул. – Иное дело фотонная пушка. Или ракета… Однако же какими еще скрытыми умениями вы наделены, плебей Жарков? Как насчет дыма из ушей?

– Подите к дьяволу в задницу, – беззлобно огрызнулся Жарков.

– Если не проснусь поутру, – сказал граф тусклым голосом, – там меня и ищите.

Жарков дремал. С одной стороны от него лежал обгорелый, будто головешка, абхугский гранд. С другой надсадно и прерывисто дышала изувеченная квэррагская паучиха. Над головой колыхался грязно-серый, со звездными прорехами, небесный шатер. Шуршала ленивыми водами река. Смерть бродила неподалеку, но за добычей не спешила.

Жаркову снился калейдоскоп.

Не детская игрушка с цветными стеклами, а обширное пространство со сменяющимися при малейшем вздохе, при слабом движении, при попытке повлиять на положение вещей объемными красочными картинами. Он не успевал до конца погрузиться в одну, как на смену ей заступала другая, нависала третья, а сбоку теснила четвертая. Выстроить сколько-нибудь разумную цепь причин и следствий было невозможно, все же сон есть сон. Однако даже во сне эта неспособность охватить картину целиком раздражала и болезненной занозой торчала в мозгу. Сверкающие башни какого-то земного мегаполиса вонзались в ясно-синее небо, вокруг них пчелиным роем кружили летающие машины. Без перехода действие перемещалось в сумрак трансконтинентального туннеля, в кабине почему-то было битком народу, все сидели неподвижно, как манекены, уставясь пустыми глазами на серую ленту автострады. Аккуратно подстриженный газон перед воротами старинного особняка украшен был вымпелами и лентами, из дома выходили люди в праздничных костюмах, все они были Жаркову знакомы, все радушно его приветствовали, и при этом он не мог вспомнить ни единого имени. Стоило ему ответить на пожатие женской руки в тонкой кисейной перчатке, как мир сделался черным и бездонным, звездные поля простирались в бесконечность, снизу вверх и наискось восходил подсвеченный далеким светилом красно-черно-синий пузырь безымянной газовой планеты, и падение приобретало угрожающие темпы. В замкнутом пространстве между сходившихся высоко над головой бронированных стен установлен был круглый стол, в воздухе парили призрачные экраны, рассыпаны в беспорядке архаичные бумажные карты, валялись початые емкости с прохладительным, люди стояли перед этим хаосом с напряженными застывшими лицами, судя по выражениям которых ничего хорошего не происходило и в обозримом будущем не ожидалось. Жарков находился среди этих людей и в то же время наблюдал за ними с некоторой высоты, как за театральным действом, когда наступила кульминация и вот-вот будет произнесена ключевая фраза, которая принесет понимание всех уже случившихся картин и актов и заложит основу для последующих, и станет по меньшей мере понятно, с чем приходится иметь дело, с трагедией или драмой, а то и – не дай, не приведи – с фарсом…