Роберт Джордан - Восходящая Тень [litres]

– Лойал, Путевые Врата открыты, и через них вновь проникают троллоки. Как такое могло случиться?

Огир сдвинул брови, и уши его опали.

– Это моя вина, Перрин, – сокрушенно признался он. – Я оставил оба листа Авендесоры снаружи. Врата были заперты, изнутри их открыть было нельзя, но снаружи это мог сделать любой. Пути омрачены уже очень давно, но ведь вырастили-то их все равно мы, огиры. Это наше детище, и я не мог заставить себя уничтожить Врата. Прости, Перрин, это я виноват.

– А я думала, что Путевые Врата невозможно разрушить, – заметила Фэйли.

– Я не имел в виду уничтожить в прямом смысле, – пояснил Лойал, опершись на свой длинный топор. – Однажды, лет через пятьсот после Разлома, если верить хроникам Даммель, дочери Алы, дочери Соферры, Путевые Врата были разрушены. Эти Врата находились рядом со стеддингом, который поглотило Запустение. Из-за Запустения оказались утрачены двое или трое Врат. Но Даммель сообщает, что разрушение далось с огромным трудом и потребовало совместных усилий тринадцати Айз Седай, которые работали с са’ангриалом. А другая попытка, о которой она тоже упоминает, была предпринята во время Троллоковых войн, но только девятью Айз Седай, и закончилась бедой. Врата повредили, но Айз Седай при этом затянуло внутрь, и они сгинули… – Он осекся и смущенно потер согнутым пальцем свой широкий нос, а уши у него поникли. Все, не исключая айильцев и Верин, смотрели на него. – Я порой увлекусь и заболтаюсь, сам того не заметив, – виновато пояснил огир. – Так вот, Путевые Врата. Да, разрушить их мне не под силу, но, если убрать оба листа Авендесоры, они погибнут, умрут. – От этой мысли Лойала передернуло. – Открыть Врата после этого могли бы только старейшины, доставив к ним Талисман роста. Правда, я думаю, что Айз Седай сумели бы, возможно, прожечь в них отверстие…

На сей раз огир содрогнулся еще заметнее. Должно быть, разрушение Врат представлялось ему немыслимой гнусностью – хуже, чем разорвать книгу. Лицо Лойала помрачнело, и огир заявил:

– Я отправляюсь туда!

– Нет! – резко возразил Перрин. Обломок стрелы задрожал, но на сей раз было не очень больно. Зато в горле пересохло: видать, слишком много пришлось говорить. – Нет, Лойал, там троллоки. Они и огира запросто могут отправить в котел.

– Но, Перрин, я…

– Нет, Лойал. Если тебя убьют, кто же напишет твою книгу?

Уши Лойала дернулись.

– Я за это в ответе, Перрин…

– Это я за все в ответе, – мягко возразил Перрин. – Ты ведь говорил мне, что делаешь с Вратами, а я не возразил и не предложил ничего иного. Кроме того, я видел, как ты всякий раз дергаешься при упоминании о своей матушке, а она, похоже, особа суровая, и мне бы не хотелось растолковывать ей, куда да почему ты запропастился. Я сам отправлюсь туда, как только Аланна Седай меня Исцелит. – Он снова вытер лоб и уставился на ладонь. Так и есть – сухая. – Мне бы воды.

Подскочила Фэйли и прохладными пальцами коснулась его лба.

– Он весь горит. Верин, мы больше не можем ждать Аланну! Мы должны…

– Я здесь, – послышалось от дверей, ведущих в заднюю часть гостиницы, и смуглая Айз Седай шагнула через порог.

Следом за ней вошли Марин ал’Вир, Элсбет Лухан и Айвон. Еще до того как Аланна прикоснулась к нему, Перрин ощутил покалывание – воздействие Силы.

– Отнесите его на кухню, – спокойно распорядилась Аланна. – Там большой стол, на стол его и уложите. Быстрее. Времени мало.

У Перрина закружилась голова. Прислонив топор к стене, Лойал подхватил юношу на руки.

– Я сам займусь Вратами, Лойал, – слабо бормотал Перрин. «Свет, как пить-то хочется!» – Это мой долг…

Обломок стрелы, кажется, уже и вовсе не причинял боли, зато теперь болело все тело. Лойал куда-то нес его на руках, низко склоняя голову всякий раз, когда проходил в дверь. Госпожа Лухан кусала губу: казалось, она вот-вот разревется. Интересно, с чего бы это? Раньше за ней такого не водилось. Госпожа ал’Вир тоже выглядела встревоженной.

– Госпожа Лухан, – пробормотал он, – а мама сказала, что мастер Харал возьмет меня в подмастерья…

Нет-нет. Это ведь было давным-давно. Это было… Когда же это было? Он никак не мог вспомнить.

Уже лежа на чем-то твердом, Перрин слышал доносившиеся откуда-то издалека слова Аланны:

– …Зазубрины впились не только в плоть, но и в кость, к тому же наконечник, ударившись о ребро, согнулся. Я должна буду выпрямить его и вытащить наружу по каналу старой раны. Боль будет ужасной, но, если он выдержит, рану я Исцелю. Другого выхода нет. Сейчас он на краю могилы.

«Уж не обо мне ли она, случаем, говорит?» – промелькнуло в голове у Перрина.

Фэйли склонилась над ним и улыбнулась. Губы ее дрожали. Неужели когда-то ему казалось, что рот у нее великоват? Вот глупости! Перрину хотелось коснуться ее щеки, но госпожа ал’Вир и госпожа Лухан почему-то, навалясь всей тяжестью, держали его за запястья. Да и на ноги кто-то налег, придавив их. И большие руки Лойала обхватили плечи юноши, прижимая к столу. Точно, это стол. Кухонный.

– Прикуси это, любовь моя, – донесся издалека голос Фэйли. – Тебе будет больно.

Он хотел спросить ее – почему, но она уже сунула ему в рот обернутую кожей палку. Перрин чувствовал запах кожи, дерева – и ее, Фэйли, запах. Будут ли они охотиться вместе, гоняясь по бескрайним травянистым равнинам за несчетными стадами оленей? Ледяной холод знобкой волной окатил тело, и он смутно осознавал, что это воздействие Единой Силы. А потом пришла боль. Перрин успел почувствовать, как палочка хрустнула у него между зубов, и провалился во тьму.

Перрин медленно открыл глаза и вперил взгляд в простой, беленый потолок. Потребовалось время, чтобы он сообразил, что лежит на перине, укрыт одеялом, а под головой у него набитая гусиным пером подушка. Нос щекотало множество запахов – пахло пухом и перьями, шерстью одеяла, свежеиспеченным хлебом, медовыми кексами и жареным гусем. Это одна из комнат «Винного ручья». В окна с белыми занавесками лился, вне всяких сомнений, утренний свет. Точно, сейчас утро. Он пощупал свой бок. От раны не осталось даже следа, не было и боли – только невероятная слабость, а это не такая уж высокая цена за Исцеление. В горле першило.

Стоило ему пошевелиться, как Фэйли, откинув в сторону красное одеяло, вскочила со стоявшего рядом с маленьким каменным камином стула и потянулась. Судя по тому, что ее темно-серое платье для верховой езды – и когда она успела переодеться? – было изрядно помято, девушка провела на этом стуле всю ночь.