Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

– Ты веришь, – с досадой повторила Эда.

– Как иные верят в богов. Часто с меньшими основаниями, – напомнила Трюд. – В Горе Веков нам посчастливилось. Явление Косматой звезды совпало с восстанием драконьего воинства. Тогда она нас спасла – но, пока она вернется снова, человеческий род погибнет. – Трюд схватила Эду за руку, глаза ее сверкали. – Огонь разгорается – как в прошлый раз, когда в этом мире родился Безымянный. Он поглотит всех нас.

Ее лицо отвердело от уверенности в своих словах, она же заставила ее стиснуть челюсти.

– Вот, – торжествующе закончила Трюд, – почему я верю в его возвращение. И почему думаю, что дом Беретнет тут ни при чем.

Их взгляды надолго сомкнулись. Эда высвободила руку.

– Я хотела бы пожалеть тебя, девочка, – сказала она, – но сердце мое холодно. Ты выудила из вод истории несколько осколков и сложила из них картину, которая придает смысл гибели твоего предка, – но твоя вера не делает ее истиной.

– Это моя истина.

– Многим пришлось умереть за твою истину, госпожа Трюд. Надеюсь, – добавила Эда, – что ты сумеешь с ней жить.

Знобкий сквозняк влетел в бойницу. Трюд отвернулась от холода, стала растирать себе плечи.

– Ступай к королеве Сабран, Эда. Оставь меня с моей верой, а я оставлю тебя с твоей, – сказала она. – Скоро мы увидим, кто прав.

Возвращаясь в Королевскую башню, Эда искала в памяти точные слова скрижали Румелабара. Первые две строки улетучились, но остальное она вспомнила:

Загадка. Из тех бессмыслиц, над которыми от нечего делать бьются алхимики. Девица, заскучав от бездельной жизни, прицепила к словам собственные домыслы.

И все же они не шли у нее из головы. Что ни говори, огонь и вправду восходил из земли – через змеев и через апельсиновое дерево. Маги, съевшие его плод, становились сосудами для этого пламени.

Что, если южане прежних времен знали некую истину, затерявшуюся в истории?

Сомнение отбрасывало тень на ее мысли. Если в самом деле есть некая связь между деревом, кометой и Безымянным, в обители должны о ней знать. Но столько сведений затерялось в веках, столько записей погибло…

Эда отбросила эти мысли при входе в королевские покои. Она больше не хотела думать о девушке в башне.

Королева Иниса сидела на кровати в главной опочивальне, баюкая в руках чашку с миндальным молоком. Эда, сев у огня, чтобы расчесать волосы, ощутила взгляд Сабран как острие ножа.

– Ты встала на их сторону.

Эда застыла:

– Моя госпожа?

– Ты согласилась с Роз и Катри насчет имени.

Тому спору пошел не первый день. И все это время она лелеяла обиду.

– Я хотела, чтобы ребенку досталось что-то от отца, – сказала Сабран. – Может, и мрачное, но это место, где мы в последний раз были вместе. Где он узнал, что у него будет дочь. Где поклялся, что она станет самой любимой принцессой на свете.

Укол совести…

– Я хотела бы вас поддержать, – сказала Эда, – но, по-моему, госпожа Розлайн права: не стоит ломать традицию. Я и сейчас так думаю. – Она распутала прядь волос. – Простите меня, королева.

Сабран, вздохнув, похлопала рядом с собой по кровати:

– Иди сюда. Ночь холодная.

Эда, кивнув, встала. Аскалонский дворец держал тепло хуже Верескового. Она задула огонь, оставив только две свечи, и забралась под одеяла.

– Ты сама не своя. – Сабран всмотрелась в ее лицо. – Что тебя тревожит, Эда?

Девочка с набитой опасными мыслями головой.

– Ничего, кроме разговоров о вторжении, – ответила Эда. – Времена ненадежные.

– Времена измен. Сигосо изменил не только Святому, но и роду человеческому. – Сабран сжала чашку, словно горло врага. – Инис пережил Горе Веков, но едва-едва. Сгорали дотла целые деревни, пылали города. Население сократилось вдесятеро, и даже спустя много столетий я не могу собрать таких армий, как прежде. – У нее под скулами вздулись желваки. – Мне нельзя сейчас об этом думать. Я должна… родить Глориан. Пусть даже все три высших западника поведут свои войска на мое королевство, Безымянного с ними не будет.

Ее ночная рубашка задралась, обнажив живот, словно чтобы ребенку легче было дышать. На боках виднелись голубые жилки.

– Я молилась Деве, просила ее наполнить мое чрево. – Сабран перевела дыхание. – Из меня не будет хорошей королевы. И хорошей матери. Сегодня, в первый раз, я… я почти возненавидела ее.

– Деву?

– Что ты! Дева делает что до́лжно. – Одна бледная ладонь легла на холмик живота. – Я возненавидела… свое неродившееся дитя. Ни в чем не виноватое. – Голос у нее зазвенел. – Люди уже видят в ней будущую королеву, Эда. Говорят о ее красоте и величии. Я этого не ожидала. Все так внезапно. Едва она родится, я стану не нужна.

– Королева, – мягко возразила Эда, – это не так.

– Не так? – Сабран очертила ладонью свой живот. – Глориан быстро станет взрослой, и от меня рано или поздно станут ждать отречения в ее пользу. Когда мир сочтет меня старой.

– Не все королевы рода Беретнет отрекались. Трон ваш, пока вы его желаете.

– Слишком долго оставлять его за собой считалось жадностью. Даже Глориан Защитница отреклась, как ни любили ее в народе.

– Может быть, когда дочь станет взрослой, вы уже будете готовы отказаться от трона. Ради тихой жизни.

– Может быть. А может быть, и нет. Останусь ли я жить или умру в родах, меня отбросят. Как яичную скорлупу.

– Сабран…

Не успев понять, что делает, Эда коснулась ладонью ее щеки. Сабран взглянула на ее руку, замерла.

– Найдутся дураки и лизоблюды, – сказала Эда, – которые забудут тебя, чтобы пресмыкаться перед новорожденной. Пусть их. Увидь их такими, как есть. – Она не выпускала взгляда Сабран. – Говорю тебе, бояться – естественно, но не позволяй страхам одолеть тебя. Слишком многое от тебя зависит.

Кожа под ее ладонью была прохладной и мягкой, как лепесток. Теплое дыхание ласкало ей запястье.

– Будь рядом со мной, когда я буду рожать. И впредь, – попросила Сабран. – Ты должна остаться со мной навсегда, Эда Дариан.

Кассар вернется за ней через полгода…

– Я останусь с тобой, сколько можно будет, – ответила Эда.

Большего она обещать не могла.

Сабран, ответив на ее слова кивком и вздохом, придвинулась ближе, опустила голову ей на плечо. Эда не шевелилась, позволяя себе привыкнуть к ее близости, к очертаниям ее тела.

От кожи Сабран шел холодок. От волос веяло сладким ароматом мыльночашницы, округлость живота прилегала к бедру. Эда, предчувствуя, что во сне станет толкаться с младенцем, развернулась так, чтобы Сабран лежала к ней спиной и тела вписались друг в друга, как желудь в шапочку. Сабран, нашарив руку Эды, положила ее себе на живот. Эда повыше натянула на обеих одеяло. Вскоре королева крепко уснула.