Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

– Вот проныра, – буркнул под нос Йозефик.

– Ха-ха! Из ваших уст это можно считать комплиментом, не так ли? Пронырливость – это ведь главное в моей работе, – просиял Талецки, и Йозефик понял, что только что счет за будущий обед увеличился как минимум вдвое.

Они вышли в коридор и сразу же услышали хлопок двери и знакомый влажный шепот.

– Боги! Журналюга тоже здесь… Проклятые ищейки… Надо убрать! Не будь слизняком. Иначе мы пропали… Или ты это сделаешь… Ах вот как… Это все твоя вина. Больше табл… Слизняк.

Журналист вытащил блокнот и огрызочек карандаша и начал споро конспектировать слюнявые речи перенервничавшей мадам. Йозефик взял его за локоть и мягко, но настойчиво потащил подальше от вулкана страстей.

– Не думаю, Хампфри, что вы узнаете что-то новое для себя, а вот эти ваши… – Йозефик вопросительно замолчал.

– Khlebnije corki nie rasgrizies , они просто восхитительны в ресторане «Темной ночи». Между прочим, этот поезд был заложен всего год назад на железнодорожных верфях Келпиела-зи-Фах по личному приказу адмирала Длавра в рамках программы по…

– О, как захватывающе! А из чего же их готовят?

– Сказать по правде, я точно не знаю. Видите ли, я раньше никогда не работал «на земле». Так ведь выражаются в вашей организации.

– О, да. А иногда и еще покрепче.

Талецки кивнул и записал что-то в блокнот. Судя по взгляду, душа его понеслась по запутанным клубкам коварных заговоров и изощренных преступлений ради благой цели. При этом он замер как вкопанный посреди коридора. В животе Йозефика воспитанница «Потеряшки» издала еще один тоскливый вой. Взгляд журналиста стал еще мечтательней, если это можно сказать про полуслепые, расфокусированные бельма. Его сейчас травили волками на туманном болоте, но он не унывал и нес людям правду.

– Вы знаете…

– Сейчас не время, Хампфри… Не время для полумер. Эти, как их там…

– Khlebnije corki nie rasgrizies?

– …вот именно они или ничего.

– Тогда поспешим же! – на обычно никакое лицо журналиста неловко уселась гримаса решительности.

Талецки быстро зашагал по коридору, спотыкаясь о выставленные швейцаром башмаки. Один башмак он даже отправил в потолок, отчего по хрустальным люстрам пошли сияющие волны. Йозефик догнал журналиста, когда тот уже открыл посадочную дверь вагона и занес ногу для последнего шага в быстро проносящееся мимо ничто.

– Нам не сюда, господин Талецки. Что-то мне подсказывает, что там нас еще не ждут.

– И что же это вам подсказывает?

– Не знаю, но перрон еще не подан. Нам, кажется, сюда.

Йозефик положил руку на плечо журналиста так ненавязчиво, что того всего перекосило на один бок, и направил его к нужной двери. Вагоны между собой сообщались короткой, не более трех шагов членистой кишкой с полом из толстых стеклянных плит и стеклянными же стенами, переходящими в арочный потолок. Посмотрев вниз, можно было увидеть утомляющее глаза мелькание шпал. В отличие от заплеванной вокзальной платформы, плитки пола поражали своей чистотой и прозрачностью. Йозефику показалось, что он шагает по воздуху. От волнения он еще сильнее вцепился в плечо журналиста. Талецки жалобно заскулил.

К счастью, соседний вагон и нес в своем чреве ресторан, поэтому несколько раз повторять хождение по воздуху под скулеж Талецки Йозефику не пришлось. Весь второй этаж был одним большим залом, плотно заставленным столиками. Третий этаж образовывал галерею, и столики на нем были, ко всему прочему, разделены ширмами для создания более интимной обстановки. Вниз вела одна широкая лестница, застеленная синим паласом. Отсутствие окон и как следствие – стремительно сменяющегося пейзажа, по мнению архитекторов этого вагона, должно было подарить посетителям чувство уюта и защищенности. Йозефику же показалось, что он вошел в многоместный гроб повышенной комфортности.

Несмотря на недавнее отбытие поезда, ресторан «Темной ночи» отнюдь не пустовал. Звон бокалов и тосты, полные излишней бравады, напоминали о том, что многие до сих пор боятся ездить поездами и топят свои страхи в мочевом пузыре распухшей печенью.

Из-за ширмы вышел худой смуглый человек с густо напомаженными волосами и тоненькими усиками, будто нарисованными химическим карандашом. Он вытянулся по струнке, высоко задрал голову и скосил глаза так, будто пытался разглядеть свои впалые щеки.

– Господин Талецки, господин Тонхлейн, гордимся оказанной нам честью приветствовать вас в ресторане «Темной ночи». Меня зовут Грюшо, сегодня я буду вашим официантом. Прошу за мной, для вас забронирован столик.

Официант развернулся и пошел, виляя костлявым задом, к одному из свободных столиков на галерее. Йозефик попытался переглянуться с Талецки, но тот опять промахнулся. Оба пожали плечами и пошли за ним. Тощий официант проскальзывал между столами и посетителями, не сбавляя скорости, а вот его подопечным приходилось усердно втягивать животы, протискиваясь бочком, и то и дело извиняться за отдавленные ноги и свернутые прически. Может, кормили в ресторане поезда так же качественно, как и на суше, а вот со свободным пространством были проблемы. Наконец, чуточку запыхавшиеся вир Тонхлейн и Талецки уселись за предложенный им столик, официант протянул им меню и незаметно ускользнул без всяких ремарок.

– Откуда это он наши фамилии знает и кто же это нам стол забронировал? – шевеля одними губами, спросил Йозефик.

– Первый раз по высшему разряду путешествуете? Это называется полный сервис. Все входит в стоимость билета… Ох, как же я не догадался сразу, вот уж прокол так прокол. Вы тоже недавно работаете «на земле»! Наверное, еще даже с легендой не свыклись. Знаете, как я вас раскусил, знаете? Ну, спросите же меня скорее! – Журналист даже стиснул дрожащие кулачки от переполняющего его откровения.

Йозефик заглянул в меню и понял, что без содействия Талецки ему удачи не видать. Оно было написано на каком-то специальном языке, родины и носителей у которого явно не было. Разбирались в нем только специально обученные праздностью и снобизмом люди.

– Может, это не моя ошибка, а ваше достижение, Хампфри? Вы о таком варианте не думали?

– Нет-нет-нет! Спросите по-настоящему!

– В. Чем. Моя. Ошибка, – процедил сквозь зубы Йозефик.

Талецки просиял и заговорщически наклонился к вир Тонхлейну через стол. По пути он уронил перечницу, солонку, бокалы с водой и свечу, от которой тут же занялась салфетка. Йозефик прихлопнул разгорающийся пожар своим меню и поднял глаза к потолку. Журналист же на причиненные разрушения не обратил никакого внимания и начал что-то нечленораздельно шептать. При этом он периодически хихикал и проникновенно смотрел на карманный платок Йозефика. Наконец Талецки откинулся на своем стуле с видом вымотанным и удовлетворенным. Он оглядел предоставляемую его зрением интерпретацию ресторана и доверительно промурлыкал: