Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

– Что за дьявольщина? – бормотал он, вновь и вновь плеская в лицо холодной водой и вглядываясь в свое отражение в зеркале. – Что это за такое? Во что это меня втянули-то? А? А? А?

Йозефик надел пиджак и зашагал по туалетной комнате, ворочая мыслями, которые то судорожно цеплялись за разум, то, наоборот, куда-то улепетывали при попытке их подумать.

«Жил-жил, не тужил, и тут на тебе! Получите и распишитесь! – почтовая аналогия подстегнула мыслительный процесс Йозефика. – Вот оно! Это все дядюшкино письмо. Нет, это все дядюшкина смерть! Смерть? Как там было? Дорогой Йозефик, я умер… так-так-так… Третий день лета – похороны. Он знал, когда умрет. Откуда он знал, когда умрет? Современная медицина может гарантировать смерть только плюс-минус неделя. А он знал. А как он мог знать? А так, что знал! Знал, что его хотели убить, и он написал письмо. Кто хотел? А кто меня хотел убить? Вот дела! – разнервничавшийся Йозефик влетел в одну из кабинок и уселся в позу мыслителя. – Вот дела! Меня тоже… того… хотят. А вот пса! Пса им на палке! Я вир Тонхлейн! Вир Тонхлейн! Я им… того!»

Громко хлопнула дверь туалетной комнаты, и раздались чьи-то шаги. Маленькие семенящие шажочки. Йозефик, не бросая вольных мыслей, почему-то уселся на своем хладном троне, скрестив ноги и упершись руками в колени. Несмотря на то что он был полностью поглощен жарким внутренним монологом и анализом сложившейся ситуации, от реальности все же не отмахнулся и внимательно прислушивался к таинственному посетителю, в первую очередь для того, чтобы самому не издать лишнего звука. Посещение общественного туалета – это бой двух подводных лодок. Необходимо сохранять акустическую маскировку и отстреляться, не выдав себя противнику [6] Вольное сравнение. На самом деле подводные лодки никто не строит по вполне понятным причинам. Если читателю они непонятны в данный момент, то в дальнейшем он будет насильно просвещен. . Таинственный посетитель не был осведомлен о правилах игры. Его семенящие шажки перешли в быстрый топоток, прерываемый только хлопаньем дверей кабинок. Хлопки приближались к временному укрытию Йозефика, и ему стало не по себе.

Дверь виртонхлейновского укрытия распахнулась, чем привела его в замешательство. Перед ним стоял спутник необъятной дамы, столь ловко оскорбленной Йозефиком. Маленький человечек трясся от смеси гнева и нерешительности. С его намертво сжатых маленьких кулачков срывались капли мутного пота. Привстав на цыпочки, чтобы выровнять разницу в положении, он прокричал, как актер заштатного театра в трагической постановке:

– Ага! Вот и вы, подлец!

– Уважаемый, вы, должно быть… того… совсем. Какое право вы имеете нарушать мое уединение? – возмутился Йозефик. – Между прочим, это неэтично.

– Не вам судить об этике, негодяй. Как вы смели угрожать даме? – В глазах мужичонки заискрилось бешенство.

– Поверьте, и в мыслях не было. Я вообще никакой дамы не заметил, – съязвил Йозефик, и, похоже, напрасно.

В потной ладошке заступника оскорбленных министерских жен тускло блеснул маленький револьвер. Его дуло выписывало замысловатые траектории, ни одна из которых, впрочем, не давала повода усомниться в том, что мишенью является вир Тонхлейн. Йозефику впервые в жизни угрожали оружием, может, поэтому он сразу не оценил серьезности сложившейся ситуации. Появилось ощущение, что такая нелепость не может происходить с нормальными людьми. Ну кто может додуматься в другом человеке дырки дырявить, да еще когда тот сидит в такой нелепой позе? Подобную чепуху молодой человек отказался воспринимать за нечто заслуживающее внимания.

– Сейчас вы примете вот эти таблетки, – процедил сквозь зубы мужичонка. – И я буду считать инцидент исчерпанным.

Он протянул Йозефику пузырек с красными пилюлями, на этикетке которого красовался череп с перекрещенными костями и надпись: «Хранить в недоступном для детей месте».

– Это, случаем, не те конфетки, от которых стало дурно законному мужу вашей дамы? – с подозрением спросил Йозефик и неожиданно разозлился: – Ты что, обалдел совсем? Ты как смеешь мне угрожать? Я этого так не оставлю! Я до министра дойду!

Его оппонент опешил и опустил револьвер. Глядя по сторонам, он пытался найти какой-то достойный ответ.

– Что, думаешь, на потолке написано, а? – ядовито осведомился Йозефик и просто забрал у стыдливо понурившегося мужичонки револьвер и пилюли. – В плохую компанию ты попал, милейший. Если бы это были мои проблемы, я бы держался от них подальше, – поучительно сказал он, покидая свой хладный трон.

– Я не хотел, честное слово. Это все она. Роковая женщина, невозможно устоять. Невозможно.

Йозефик посмотрел сверху вниз на морально поверженного соперника. Неожиданно для самого себя он понял, что проявление кем-либо слабости не вызывает у него ничего, кроме презрения и желания и вовсе раздавить страдальца. Он даже тряхнул головой, чтобы прогнать злые мысли. Вир Тонхлейн никогда не думал, что способен на жестокость, а потому списал все на чувство голода. Это отвратительное плотское чувство ему уже порядком надоело. Больше всего, конечно, угнетала регулярность, с которой оно о себе напоминало.

«Надо скорее отправляться на фуршет в машинное, раз уж Вил пригласил, – подумал Йозефик. – Рестораны – это не мое явно. Наверняка там, внизу, у нормальных людей есть нормальная еда. Это ж надо додуматься, доедать фрикасе, в котором этот чудак Талецки плясал. Он же этими ботинками до этого по перрону ходил. Вот гадость».

Йозефик и не заметил, что обуявшей его задумчивостью пытался воспользоваться, как выяснилось, не до конца сломленный мужичонка. Он робко, как воспитанная собака за колбасой, тянулся к револьверу и пилюлям, преданно заглядывая в глаза вир Тонхлейну.

– Кхм-кхм.

– Извините, я больше не буду.

– Посидите здесь, подумайте о своем поведении, сударь, – строго сказал Йозефик и затолкнул мужичка в кабинку. – Вам это пойдет на пользу, – добавил он и захлопнул дверь.

– Это не я, это все она. Она роковая женщина… – Неожиданно голос из кабинки перешел в рыдания. Неудавшийся защитник поруганной чести рыдал профессионально, но с душой, а специфичность обстановки лишь способствовала улучшению акустики.

Слушать в туалете рыдания Йозефику показалось странным, тем более это был не женский туалет. Благодаря книгам и лентам синематографа он был уверен, что представители более истеричной половины человечества посещают туалетные комнаты исключительно для того, чтобы излить в слезах и завываниях свои муки неразделенной любви или боли предательства. Надо было возвращаться в каюту, и он пошел к двери, но вовремя вспомнил про свою добычу. Не стоило расхаживать по поезду с ядом и револьвером наперевес. Хотя такую малютку наперевес ухватить было проблематично. Ядовитые пилюли Йозефик без всяких колебаний выкинул в мусорное ведро, а вот с револьвером расставаться не хотелось. Детские воспоминания об играх в войнушку с деревянными палками, изображающими убербронебойные гранат-пулеметы, не позволяли почти взрослому мужчине добровольно избавиться от такой замечательной игрушки. Он сунул револьвер в карман брюк и окунулся в дымовую завесу диванного зала.