Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

– Давай залезай скорее, нечего туда эту дрянь кухонную запускать, а то по шея́м получим.

Они оказались в одном большом помещении, протянувшемся во всю длину вагона. Оно было заполнено огромным количеством механизмов, большей частью, конечно, мерно рокочущими двигателями. Сложное переплетение шкивов, шестерен и валов передавало усилия двигателей к множеству приспособлений на пассажирских палубах. Остатки свободного пространства были забиты разнокалиберными трубами, ощетинившимися манометрами и вентилями, коих было такое множество, что сразу закрадывалась мысль об их чисто декоративной функции. Освещать машинный уровень было доверено нескольким чахлым лампочкам, замазанным красной краской. От такого освещения Йозефику показалось, что он находится в чреве огромного чудовища.

– Голову береги, – вновь проинструктировал Вил и повел Йозефика через машинные джунгли. – Тут обычно никого нет. Кому охота сидеть в этом грохоте? В этом вагоне только эти, с кухни, могут находиться. Сейчас в наш вагон пройдем – там потише.

Йозефику вновь пришлось пройти по стеклянному мостику над мелькающими шпалами, и он оказался на машинной палубе родного третьего вагона. Здесь и правда было не в пример тише, чище и светлее. Механизмов было меньше, и они были скрыты отполированными металлическими кожухами, трубы дисциплинированными макаронинами тянулись под потолком, а в самом центре зала стоял длинный стол, вдоль которого выстроились круглые табуретки, сделанные из вентилей и манометров. Каждая заклепка на каждой детали сияла, подобно звезде.

– Похоже, мы рано, – почему-то огорченно сказал Вил.

– А что такое-то?

– Ну, могли бы прийти и пожрать, да. А теперь придется помогать на стол накрывать.

Позади товарищей раздался тихий шелест, это сдвинулся в сторону кусок металлической стены, ничем не отличающийся от других, и из крывшейся за ней темноты вылез огромный человек в мешковатом комбинезоне и каске, с фонариком на голове. Он был чумаз, как работник мазутной шахты.

– Ах вот оно что, крыса ты ливрейная, – пробасил он. – К нему как к человеку, а ты!

– Господин Глауз, это ж я для проформы смекалкой блеснуть решил. Перед старым другом покуражиться. Йози, знакомься, это господин Глауз, старший механик третьего вагона. Человек-шестеренка, без него эта махина с места не сдвинется.

Механик расстегнул комбинезон и скорее не вылез, а вышел из него. Под первым комбинезоном оказался второй, не в пример чище и меньше. Затем механик вытер лицо и руки тряпочкой, которую достал из-под каски. Он посмотрел на свое отражение в стене, послюнил палец и потер щеку. После процедур огромное мазутное чудище превратилось в человека, по виду напоминавшего старый дуб, только лысый. Мускулы бугрились даже на его мозолистых пальцах, а канаты жил должны были бы гудеть на ветру.

– Пабси я, а ты так и есть Йози или еще что добавить можешь?

– Йозефик вир Тонхлейн, рад познакомиться, господин Глауз.

Йозефик с опаской протянул руку механику. Тот только улыбнулся, наверное, чтобы похвастать парочкой стальных зубов, и пожал руку молодого человека. Ладонь у механика была теплая и шершавая.

– Я Пабси, ты Йози, усвоил? А иначе топай в ресторан жевать рыбьи яйца и пить крюшон. Ну, раз уж мы все здесь собрались, айда накрывать на стол! Вил, зови остальных.

Вил пошел вдоль стен, постукивая по ним. Почти сразу или с некоторой задержкой открывались до того незаметные дверцы или люки, и из них вылезали измазанные мазутом комбинезоны в касках. Машинный зал заполонили копошащиеся люди на разных стадиях переодевания и умывания. Они так усердно суетились, что их кажущееся количество в несколько раз превысило реальное. Через пару минут возня закончилась. Двенадцать механиков уставились на господина Глауза, вежливо зевая и почесываясь.

– Парни, у нас гость. Давайте жрать.

Парней дважды просить не пришлось. На стол вывалились груды продуктов, сверкнули ножи, сковороды и кастрюли. Мозолистые руки осторожно размахивали огромными тесаками, шинкуя салаты, чистя картошку и рубя мясо. Йозефику показалось, что после такого варварского налета на столе останется бурое пюре, годное только отчаявшимся детям или грудным старикам, а может, и наоборот. Но когда механики схлынули, стол был чист. На нем стояли три миски с салатом и было разложено пятнадцать приборов. Даже салфеточки прилагались.

– Салат, как чудесно! – деланно обрадовался Йозефик, мучаясь догадками, куда делось мясо и картофель.

– Да не скули ты, сейчас все будет, – толкнул его в плечо Вил.

Два механика сняли кожух с одного из двигателей. От агрегата пахнуло сухим жаром. Незамедлительно на него были поставлены кастрюли и сковороды, почти сразу начавшие издавать головокружительные ароматы, бульканье и шкворчанье. Через десять минут посуда была снята с импровизированной плиты, на которую вернулся блестящий кожух. В машинном зале вновь стало тихо и прохладно. Йозефик посмотрел на стол. Котлеты, жареный картофель, даже салат и нормальный человеческий хлеб, без всяких там зерновых потрошков, – все было так прекрасно, так желанно. Он судорожно сглотнул. Экипаж явно был доволен впечатлением, произведенным на гостя.

– Судари мои, давайте жрать! – дал отмашку Глауз.

Дважды приглашать никого не пришлось. В момент все расселись за столом и навалились на все сразу. Йозефик только и успел что сбросить пиджак и шляпу. В нем проснулись инстинкты, привитые жизнью в интернате. Лопал он без тени стеснения и признаков насыщения, умудрился даже поучаствовать в драке на вилках за особо крупную котлету. Во время еды никто не разговаривал. Глупо трепаться, когда у тебя из-под носа уводят лучшие куски. Прием пищи закончился так же стремительно, как и начался, пулеметной очередью ударили вилки в тарелки. Только Йозефик немного запоздал. Он победил в дуэли и дожевывал последнюю котлету с особым тщанием. Посуду со стола быстро собрали и с плеском бросили в какой-то люк в полу. Ее место на столе заняли тазы со льдом, из которого торчали запотевшие пивные бутылки.

– Приятного аппетита желать уже поздно, так что будем здоровы! – сказал Глауз и свернул шею бутылке. – Так-то служить можно. Верно я говорю, железняки?

В ответ раздался одобрительное бормотание довольных и объевшихся механиков, быстро потонувшее в характерном шипении и бульканье. Йозефик и тут стесняться не стал. Пиво было таким ледяным, что даже во лбу потяжелело и заныло, но вместе с ощущением зашкаливающей сытости это было даже приятно. Все тело обуяла лютая лень, а разум приготовился деградировать в состоянии полного покоя. Йозефик почти заснул, когда до него донесся голос господина Глауза: