Джеймс Блиш - Поверхностное натяжение [сборник litres]

Сейчас перед Суини стоял очень простой вопрос: что теперь делать?

Сомнений больше не было – он по уши влюбился в Мику Леверо. Однако вдвойне труднее было справиться с этим чувством, названия которому он не знал. Поэтому его логика была сфокусирована на этом неведомом опыте, а не на более удобном символическом его представлении. При каждой мысли об этих непонятных ощущениях его охватывал трепет. Но чувство не ослабевало.

Что касается других колонистов, он окончательно уверился в том, что никакими преступниками они не были, их просто объявили таковыми по решению Земли. Это трудолюбивое, храброе, порядочное сообщество стало для Суини образцом бескорыстной дружбы, о которой он раньше и знать не знал. И как все остальные колонисты, Суини волей-неволей восхищался Руллманом.

Именно три этих фактора говорили в пользу того, что не стоило использовать радиопередатчик.

Но время выхода на связь с Майклджоном неумолимо приближалось. Безжизненный до поры передатчик на столе перед Суини должен был послать одно из пяти сообщений, и любое из них положит конец колонии на Ганимеде. Сообщения были закодированы:

WAVVY – есть контроль, нужна эвакуация

NAVVY – есть контроль, нужна помощь

VVANY – нужен контроль, есть помощь

AAVYV – нужен контроль, нужна эвакуация

YYAWY – есть контроль, есть эвакуация

Как отреагирует на сообщение бортовой компьютер корабля, какие меры предпримет в ответ на любой из сигналов, было неизвестно, но это теперь не имело практически никакого значения. Любая реакция будет ошибочной, так как ни один из пяти сигналов не соответствовал реально сложившимся обстоятельствам, несмотря на огромную интеллектуальную работу, проделанную при анализе возможных ситуаций.

Если сообщение не будет отправлено, Майклджон улетит по истечении 300 дней. Это может означать, что «проект» Руллмана, чем бы он ни был, успешно завершится, однако это не спасет колонию. Земле понадобится как минимум два поколения, чтобы вывести и взрастить еще одного Суини в искусственно поддерживаемых яичниках давно и милосердно усопшей Ширли Леверо, но, скорее всего, Земля даже не предпримет такую попытку. Наверное, Земля знала об этом «проекте» гораздо больше, чем Суини, и уж точно она не могла знать меньше. А если Суини не сумел остановить этот проект, то следующей попыткой, скорее всего, будет бомбардировка. Земля не перестанет стремиться заполучить «этих людей» обратно, даже когда станет понятно, что ничего не удалось сделать даже с помощью такого искусного двойного агента, как Суини.

И как следствие: цепная реакция. Суини знал, что на Ганимеде находились значительные запасы дейтерия. Тяжелый водород можно было найти на ледяных пустошах Трезубца Нептуна, в меньшей степени он был рассеян в скалах в виде дейтерида лития. Сброшенная здесь атомная бомба, скорее всего, приведет к термоядерному взрыву, который разнесет в хлам весь спутник. Если какой-либо все еще активный фрагмент этого взрыва долетит до Юпитера, – всего-то 665 000 миль, – эта планета окажется достаточно большой, чтобы на ней начался цикл Бете или углеродный цикл; и эта огромная масса тоже взорвется. Ударная волна неподвластной воображению катастрофы вскипятит все океаны на Земле, а с вероятностью 3/8 приведет к вспышке сверхновой на Солнце, так что в итоге никто не выживет.

Понимая это, Суини предположил, что на Земле тоже дураков нет, и на Ганимеде планируется использовать только химические бомбы. Так ведь? Увы, Суини не хватало соответствующих создавшейся ситуации знаний…

И даже это сейчас не имело значения. Если Земля начнет бомбить колонию, то, значит, и его. Даже его ограниченное общение с другими людьми, его бессловесная любовь, чувство, что он снова сможет родиться, – все это исчезнет. Он исчезнет. Как и весь этот небольшой мир.

Но если он просигналит Майклджону и компьютеру, его заберут навсегда от Мики, от Руллмана, заберут из колонии и увезут далеко-далеко. Он навсегда останется таким же мертвым, как сейчас. Возможно, у него появится шанс выучить бесконечный урок о тех формах, которые способно принимать одиночество; или же Земля сотворит чудо и вернет его к жизни. К жизни джей-положительного человеческого существа.

Ветер все усиливался и усиливался. Буря, разразившаяся внутри Суини, бушевала в полном согласии с бурей, поглотившей метеостанцию. Их согласованность служила классическим примером литературного приема, который он мог бы определить как антропоморфизм, однако Суини не читал художественной литературы и распознавание природы в имитирующем ее искусстве ничего для него не значило.

Он даже не предполагал, что, когда внешняя буря принялась с невидимой яростью вгрызаться в наветренную сторону метеостанции миллионами зубов, описание его одинокой битвы по спасению станции могло бы стать эпосом. Пространные главы, песни, акты того, что можно было считать осознанным героизмом в поступках обычного человека, нормального человеческого существа, пропадали впустую, когда Суини неспешно занимался своим делом, вновь и вновь прокручивая в уме все те же проклятые вопросы.

Сигнала, который можно было бы отправить Майклджону и компьютеру, рассказав им всю правду, не существует. У него нет контроля, необходимого людям Земли, и ему не хотелось бы обладать такой властью, поэтому было глупо просить о помощи. Он больше не считал, что Земля «должна вернуть этих людей», будь то по каким-либо причинам, которые все еще оставались для него таинственными, или в соответствии с его собственными надеждами, оказавшимися бессмысленными.

Но любой сигнал неминуемо приведет к его эвакуации с Ганимеда, – пожелай он выбраться отсюда.

Суини понял, что кризис подошел к концу, и быстро восстановил работу станции.

Он снова, в который уже раз, проверил радиопередатчик. Все работало. Суини прижал ручку настройки к одному из медных контактов и замкнул клемму, отправив Майклджону сигнал VVANY. Через полчаса осциллятор начал ритмично пищать, указывая, что Майклджон все это время оставался в небе Ганимеда и принял его послание.

Суини оставил радиопередатчик на столе станции, вернулся назад под гору и рассказал Руллману, кто он такой и что он натворил.

Если Руллман и разъярился, внешне это никак не проявилось, что было в тысячу раз страшнее, чем самая ужасная ярость. Он сидел за своим столом и смотрел на Суини. Его лицо утратило добрые, мягкие черты, а глаза прямо-таки обдавали холодом. Через пару секунд Суини понял, что пустота в глазах Руллмана не означала, что ученый перестал видеть своего собеседника, он просто ушел в себя. Вместе со своей яростью.

– Я просто поражен, – сказал он голосом, в котором не было ни нотки удивления. – И больше всего я поражен своими собственными поступками. Я должен был ожидать чего-то подобного, однако даже представить себе не мог, что им достанет знаний и коварства, чтобы поставить все на такую долгосрочную программу. Короче говоря, я был идиотом.