Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

– Время умирать, – кивает Джуд, занося клинок над мраморными плечами.

– Да, герой, время умирать.

Только сейчас Джуд замечает возле трансмутанта небольшое скольжение света, блестящую грань, укрытую в высокой траве. Аргумент не успевает опуститься, когда приговоренный к смерти выставляет над собой меч. Звенит сталь, и отбитый клинок непослушно танцует в руке Джуда. Он едва успевает парировать следующий удар.

И вновь начинаются кружение и схватка. Джуду никак не удается поймать поток боя, преодолеть разрывы между своими защитами и атаками; получается мозаично, нервно. Похоже, враг был прав: они дерутся слишком схоже, не умея пробить оборону друг друга. Железо скользит о железо опять и опять, не задевая ничьей плоти. Остается держаться, пока потеря крови не измотает противника.

В какой-то момент Джуд пропускает удар кулаком в скулу, не самый сильный, но с него запускается цепочка запозданий. Едва успевает отбить здесь. Едва успевает парировать там. А на третий раз – не успел. Запястье вооруженной руки и часть предплечья обожгло – там лезвие расшило мышцы не до кости, но все же глубоко.

И все. Нагло ударяя по мечу, даже не целясь в Джуда, сверхчеловек выбивает из его рук клинок.

– Ну а ты? – Свободной рукой трансмутант подбирает выпавший Аргумент. – Скажешь что-нибудь напоследок?…

Армия сумрака ждет. Прямые ряды одинаковых силуэтов, скрепленные общим безмолвием, застыли один за другим. Потускневшие латы не блестят, а наоборот, словно притягивают к себе призрачный свет, растворенный в окружающей мгле. Забрала подняты, но вместо лиц под ними только сгустки тьмы. И если начать вглядываться в эти сгустки, то можно очень испугаться, когда один из них всколыхнется, а следом из него покажется острое рыльце морского угря.

Долговязая рыба плавно покидает свое стальное укрывище и, глянцево переливаясь, исчезает в сине-зеленых сумерках.

Нет, эти полые истуканы не дождутся сигнала к атаке. Вечно готовые, но не призванные. И единственным их знаменем так и останется запаянная в полиэтилен транспортная накладная.

Смотреть здесь больше не на что. София взмывает сквозь железные перекрытия и, преодолев несколько слоев мглы, оставляет под собой корабельные руины. Накрененный борт с именем «Регинлейв» служит сам себе надгробием.

Поверхность моря неспокойна. Шумное, морщинистое, свинцово-серое, в рассыпчатых слюдяных бликах.

Забрав вверх, девушка устремляется к порту Камелота. Сквозь борющихся с ветром чаек. Над остроугольными загривками натруженных крановьих шей.

Под ней начинается город. Что-то не так. Зигзаги улиц затоплены людьми. Но люди никуда не движутся. Не взлетают кверху звуки человеческого скопища. Стоячая толпа просто слабо колышется в каменных берегах. Иной раз кто-то падает, опрокидывая заодно и пару соседей. Тогда окружение слабо вздохнет или всхлипнет, а потом снова все стихает.

На высоте третьего-четвертого этажа клубится зыбкая каша из сновидений. Сны душные, неразборчивые, замешанные на боли от саднящих в неподвижности суставов, переполненных кишок и других неудобств.

Вглядываться, укрупнять происходящее смысла нет. Все и так ясно. Марининой формуле наконец-то нашли массовое применение.

Не спят только кошки: настойчиво трутся о равнодушные ноги и принюхиваются к лицам упавших.

Или нет. Не только кошки. На одном из балконов – над облаком сонного марева – стоит женщина. Обеими руками она держит дымящуюся кружку с кофе. В ее тонких пальцах вечная мерзлота, горячая керамика едва прогревает кожу. Ночью накануне она почти не сомкнула глаз. От этого теперь чувство, будто ей под веки попал песок. Комично. Внизу все спят, а ей пока нельзя.

София знает ее. Это Клервана, предводительница ведьмовского десанта, на который они с Джудом наткнулись в лесу. Только сейчас ее волосы распущены по плечам.

– Клер, – на балкон выходит вторая, незнакомая, – от них уже пахнет. Надо что-то делать.

– Начинайте их будить. Небольшими группами. Пусть уходят. Детей пока не будите. И крепких парней – тоже.

– Детей оставляем?

– Да. Тех, которые помладше. Которым еще нельзя на большие аттракционы.

– А Конвент не опасается, что опустелый город захотят занять эльфы?

– Конвент считает, что, пока в Камелоте остаются дети, люди будут защищать его. Не изнутри, так снаружи. Ну да с эльфами мы договоримся.

– А что насчет защитников Вальмонсо?

– Предложите им оставить замок. Если откажутся… Будем поднимать выносливую молодежь. Устроим старомодный штурм.

– Вы что? – кричит София. – Все-таки решились на свою революцию?

Ее не слышат. Получив запас распоряжений, незнакомка уходит, а Клервана остается дуть на кофе и устало следить за слабым шевелением на улице.

Девушка пробует вмешаться в мысли русоволосой ведьмы, заставить ее изменить приказ, но ничего не выходит. Это все равно что пытаться сделать больно воздуху. Вернее, это сама София как будто стала воздухом, чем-то бесплотным.

Надо предупредить папу! И Саскию! И всех этих бесконечных Энн, Кэт, Лор, Кор, хотя они и не очень приятные личности.

Девушка переносится за город, вдоль полыхающих на солнце рельсов, мимо убранных полей, через виноградники, взлетает на крепостную стену Вальмонсо. На галерее – там, где она в одиночестве пила вино, а потом при звездах разговаривала с Джудом, – сэр Кент и Саския приникли к бойницам. Старый рыцарь смотрит в бинокль туда, где из-за холма поднимается несколько дымов. У Саскии свой оптический прибор – прицел винтовки, которую она держит с расслабленной небрежностью. София не удивлена.

– Как же я рада, что вы в порядке! – София и обняла бы подругу, да нечем. – Скоро здесь будут ведьмы. Они хотят, чтобы вы сдались. А то они пошлют на штурм заколдованных людей.

– Какой план-то? – спрашивает Саския, не поворачиваясь. – Мы же тут вечно не будем сидеть!

– Они придут, – откликается Кент. – Рано или поздно. Магия здесь не действует, так что тут мы и навяжем им генеральное сражение.

Растерянная и злая оттого, что никто ее не слышит, София оставляет галерею и осматривает крепостной двор. Вот где жизнь! Да еще и пестрая. Похоже, сюда стеклись все избежавшие сонной напасти. Тут и несколько рыцарей в эвелинах. И гимназистки, делящие пачку сигарет за дощатым сараем. И праздный народ. И молящиеся. И дружные трудяги, занятые переноской каких-то хозяйственных снастей. И бабы за штопкой полотняного навеса. И мужчина сорока лет в галстуке и пиджаке, осоловевший от рыданий и прижимающий к себе свой портфель.

В одном из внутренних покоев София отыскивает папу. Вспотев от напряжения, он зашивает изогнутой иглой чью-то окровавленную ляжку в распоротой штанине. Пациент не смотрит на совершаемое с его ногой, будто отрекся от нее, зато истово вперяется в другое: в святое распятие, доступное для обзора на груди папиной ассистентки. А, это старшая из сестер Тиглер, Мэри-Кэт, явно положившая взгляд на Джуда. Но сейчас ей не до этого: девушка занята тем, что придерживает края раны. Смотри-ка, заделалась медсестрой, хотя до этого ставила уколы только лошадям! А впрочем, похоже, ее декольте и в самом деле сойдет за разновидность анестетика.