Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

Бешеной сиреной оживает телефон. У тишины – разрыв сердца.

– Джуд? – Знакомый голос в трубке, но спросонья не могу разобрать, чей: это то ли Лантош, то ли Байярд – в общем, кто-то из ордена. Надо же как соскучились!

– Я слушаю.

– А я думал, ты не в городе из-за разборок с кланом Кьератэра.

– Зачем звонишь, если думал, что меня нет?

– Магистр умер.

– …Это ты, Байярд? Когда?… Когда это случилось?

– Еще три часа назад я с ним разговаривал, потом он сказал, что хочет спать. Я сам прилег, потом выпил кофе – и минут пятнадцать назад мы его нашли…

– Я сейчас приеду. Ты у него?

– Нет, мы в больнице. Королевский госпиталь для ветеранов. Приезжать не надо. Завтра поедем все к нему домой, а сейчас они куда-то его переместят… Представляешь, его жена еще не знает… Почти насильно отослал ее домой поспать. К ней поехал Гораций.

– Господи. А что случилось?

– Его положили неделю назад. Дракон, который его искалечил… помнишь? Врачи сказали, что драконий яд все это время разрушал нервную систему…

– В смысле, все эти годы? Сколько это – пятнадцать лет? Двадцать? И это не лечится?

– Вроде бы теперь лечится, но нужно сразу начинать терапию, а тогда еще не умели. А когда научились, то болезнь уже была слишком запущена. Магистр, по-моему, догадывался, что его уже не выпишут; думаю, он был к этому готов. Спрашивал о тебе. Куда ты запропастился?

– Меня похитили.

– Воители? Под кителем? Джуд, слышно не очень хорошо…

– Потом расскажу. Черт, надо же… Ладно – значит, до завтра?

– Да. Пока.

С тихим щелчком кладу трубку на рычаг. Всякая сонливость начисто оставила меня. На кухне, не зажигая свет, отворяю холодильник, беру оставшуюся бутылку пива и, свернув крышку, надолго прикладываюсь к ледяному горлышку. Когда мы прощались в день мероприятия в Авеластре, магистр дал понять, что нам нужно многое обсудить. От этого разговора я и так был не прочь увильнуть. А уж Ален Лурия окончательно отменил эти планы. Ален Лурия и его интересные знакомые. Только теперь получается, что я не выполнил волю покойного. А самое главное – мне уже никогда не выяснить, для чего он приглашал меня к себе. Стал бы он звонить мне и справляться обо мне у Байярда, если б ему просто хотелось меня отчитать? Конечно, старики обидчивы… Тем паршивее то, что мне уже не загладить вину.

За окном глухо пророкотал гром. Мир скорбит о павшем воине, одном из последних, на ком стояла эта эпоха.

Я подхожу к окну. Из темноты ко мне навстречу подступает мое отражение в стекле, мой демон-близнец, живущий по ту сторону отчаяния. С ним-то мы и выпиваем. Не чокаясь, как и положено.

Обряд проходит на хорошем и остром осеннем воздухе; благодаря стынущим в туфлях пальцам ног и полыхающим на ветру ушам все бодрые и сосредоточенные. Кроме племянницы магистра (моего, наверное, возраста, если не чуть старше), никто из пришедших, включая вдову, не плачет: видно, что кроме ордена, магистр относился еще к одному братству – выбеленных сухих стариков, воспитанных в суровости и еще заставших войну, в этот день мнущих в руках свои шляпы и спортивные шапочки с сухим напряженным выражением выцветших глаз. Скоро им все чаще придется видеться на похоронах друг друга; это и их конец, но они не плачут.

Магистр в своих прежних доспехах из кожи и стали – без рунических оберегов, без вставок из аврихальковых волокон. Руки – на эфесе иссеченного меча. Старому воину уже ни к чему технологичная броня или современный заговоренный клинок. На лице магистра спокойное и простое достоинство человека, который готов предстать перед окончательным судом и не нуждается в защите.

Отец Ансальдо произносит речь, но я вникаю в нее только поверхностно. Деяния, упрочняющие бессмертие души… Блюсти заветы и приумножать наследие… Вечное сияние при боге…

Когда тело уносят в фамильный склеп, я понимаю, что ко всему прочему остался без наставника. Эта мысль пришла в виде парадокса. Вот, думаю, магистра больше нет. С кем же мне теперь советоваться? Надо, что ли, спросить у магистра – может, он кого знает?

Словно угадав причину моей растерянности, ко мне подходит отец Ансальдо.

– Мир тебе, сын мой. Извещен, что ныне ты отторгнут от своего ордена. Не забывай, что тебе всегда рады в обители. Приходи исповеди ради и за христианским наставлением, ибо только владыка небесный указует нам истинный путь в этой юдоли страстей.

– Ну, как-нибудь на днях, отец Ансальдо. Спасибо. Вообще-то наставление бы мне не помешало.

– Скажи теперь, пресек ли греховные сношения с известной особой?

– А ничего, что мы об этом здесь говорим? Не то чтобы именно пресек… Если уж на то пошло, то сношения пресекла как раз известная особа. Был сегодня в Янтарном квартале, а дом-то выставлен на продажу. Правда, это все меня чуть ли не сильнее распаляет.

– А грех твой распаляет адские котлы! – вздыхает мой духовник. – Дождешься, что будет тебе не мзда многа на небесех, а плач и скрежет зубовный, и червь твой не умрет, и огонь твой не погаснет. Ежели не печешься о спасении души, так воздержись от блуда, радея хотя бы о том члене, который есть очаг греха и на который нацелена будет кара загробная. Заклинаю тебя памятью твоего учителя, упокой Господи его душу, – воистину усопший чтил таинство брака!

Я поджимаю губы, не смея возразить, что магистр был сильно стеснен в адюльтерных возможностях. Священник, усмотрев в моей гримасе проявление кротости, удостаивает меня мягкой улыбки и крестного знамения.

Простившись с духовником, я задеваю взглядом чьи-то устремленные на меня глаза. Мужчина стоит поодаль от общего собрания, немолодой, высокий, в сером плаще, застегнутом на все пуговицы. Осанка, стрижка и строгий крой одежды выдают в нем не то рыцаря, не то военного. Лицо для меня новое – может быть, кто-то из окружения магистра. Кто-нибудь из Комитета по делам рыцарства, например. Но с тем же успехом незнакомец может работать и на «Arma Domini», и на самого Алена Лурию. Во всяком случае, он не торопится отвести взгляд. Я уже начинаю нервничать, когда меня окликают сзади.

– Джуд!

Байярд трясет мне руку. Мой бывший напарник взъерошен, бледен и немного неуместно воодушевлен.

– Слушай, вчера было не до того, и, боюсь, на поминках мы тоже толком не поговорим. Так что приходи завтра в орден. Часам к двенадцати. К тебе есть деловое предложение. Заодно расскажешь, где пропадал все это время.

Я хлопаю Байярда по плечу. В детали своих лаврелионских каникул я пока никого не посвящал, но с деловым предложением почему бы и не ознакомиться?

– Скажи, а ты не знаешь, кто это такой? – киваю я в сторону просвета между памятниками, где только что видел незнакомца комитетской наружности. Только его больше там нет.