Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

На террасе Марина действительно выбрала дальний угол, не занятый другими ведьмами. Внизу, через дорогу, раскинулась многолюдная площадь, у края которой теснились кареты, запряженные двойками и четверками лошадей. София уловила резкий запах лошадиной мочи. Надо же, достает на такую высоту. Как высоко, в самом деле. Перегнись чуть дальше через перила – и головокружение передаст гравитации все права на твое тело. Каково это, интересно, пролетев десять этажей, соприкоснуться с брусчаткой внизу? Успеет ли мозг почувствовать раскат боли, прежде чем его вещество размажется по мостовой? София отступила от края и подняла глаза наверх.

Над крышами разыгрывался пышный закат. Раздутые ветром облака напоминали многоярусные паруса, плывущие сквозь розоватую дымку. Их белизна уже не была идеальной. Как будто белое постирали заодно с цветными вещами: желтыми, лиловыми и даже зелеными. Солнце быстро снижалось, истекая огнем, и сверху наступала густеющая синева. В окнах соседних домов плавилась лава. Девушка запахнула плащ, чувствуя, как зябнут плечи. Где там ее соболиная компенсация?

– нараспев произнесла Марина.

София, кажется, знала, откуда эта строка. Но поделиться догадкой не успела, потому что ведьма строкой не ограничилась:

Марина смолкла, провожая глазами меркнущее зарево, все еще подвластная внутренней музыке, которую навеяли стихи. Пока еще она очнется… София решила, что у нее столько времени нет.

– Ведьмы что, из принципа читают авторов, которых запрещает инквизиция? Это же Фрагуд Агьюнта?

– А ты, я вижу, и сама неплохо осведомлена в нежелательной литературе. Да, Агьюнта. Бедный Фрагуд… Это стихотворение не так иносказательно, как принято думать. И оно вовсе не о смерти и не о странствиях души. Скажу по секрету, что Фрагуд по ночам превращался в нечто не совсем хорошее, не очень кроткое и весьма волосатое. Говорят, его сцапали спецслужбы, но я думаю, что он просто перевоплотился окончательно и оставил поэзию, как и остальные человеческие занятия. А жаль, зверский был любовник.

– Вы что же… Вы и Агьюнта? «От взора глаз твоих опаловых я дрогнул, как собака Павлова…» Да ведь это про вас!

София с безотчетностью, с которой нервный человек вгрызается в ноготь, стала перебирать в уме даты биографии поэта. Она надеялась хоть примерно разгадать Маринин возраст. Ведьма меж тем, судя по нездешнему взгляду, окунулась в воспоминание, запустившее сладкое покалывание вдоль позвонков и приподнявшее волоски на коже. А может, она просто поежилась от холода. Вот и румянец ее был отсветом то ли давнего увлечения, то ли догоревшего заката. Сплошная неопределенность.

– Чего мне теперь бояться, – улыбнулась Марина, – когда меня обессмертил поэт.

София разозлилась. Вместо ее прав и потребностей они до сих пор обсуждали постороннюю лирическую ерунду.

– Мне плохо, – сказала девушка.

– Да, – кивнула Марина. – Я знаю.

София подождала, пока ведьма заговорит снова. Но та молчала.

– Неделю назад я вас знать не знала. У меня все было прекрасно. А теперь…

– Только не надо, пожалуйста, про загубленную жизнь. Ты сама пришла к Соломону Лу. Кажется, тебя надоумила твоя мать. Что же ты ей не высказываешь?

– Нет, позвольте… Я ведь вас не обвиняю. Просто…

– Обвиняешь, София. Не лукавь.

– Хорошо, обвиняю! Вы подпустили меня к колдовству, а сами…

– К магии. Перестань выражаться, как селянка.

– …К магии. В общем, мне нужно еще. Хотя бы чуть-чуть.

– Я рада, что ты наконец определилась, чего хочешь. Ясность цели – это уже само по себе достижение. Особенно в твоем возрасте. К сожалению, как видишь, ситуация изменилась.

– О, нет, нет! Я не хочу ничего слышать про ситуацию. Я вас не просила меня заражать, причащать или как там это называется. Но, конечно, вы поступили по-своему. Поздравляю, эффект достигнут. На шабаше у меня была настоящая сила. Я могла все. Я была всем. Я что-то значила. Вы не посмеете просто сказать мне: «София, хорошенького помаленьку». Я задыхаюсь в своем теле. В этом куске мяса. Я не могу быть всего лишь собой.

– Ты была ведьмой каких-то полчаса и уже допустила преступную ошибку. Отреклась от самой себя. Не разочаровывай меня, София. Если без магии ты никто, то ты и есть никто.

– Ну зачем вы так? Вечно этот дутый менторский тон! Просто признайте, что вам плевать на чужую жизнь. Вы… вы… разбили мне сердце. По своей прихоти. А сейчас умываете руки!

– Попридержи язык, девочка! – Марина круто развернулась к ней, обдавая ледяным взглядом. – Мне не нужна магия, чтобы окоротить зарвавшуюся неофитку.

Девушка невольно сделала шаг назад, хотя ведьма и не думала наступать. Женщины на другом конце балкона примолкли.

– Все, что я делаю, я делаю в интересах ведьм. Да, я хотела, чтобы ты присоединилась к нам, потому что это было на пользу нашей касте. Но сейчас Соломон при смерти. Мне нечем тебе помочь. Расходовать магию я не могу. Как и время – на то, чтобы утешать тебя. Всем нам гораздо тяжелее, чем тебе, ведьма на полчаса. Радуйся, что эти полчаса были в твоей жизни. И прежде чем строить из себя жертву моего безразличия, скажи: ты-то сама хоть на минуту раскаялась в том, что сотворила со своим Клодом-Августином?

– Валентином, – машинально поправила София, шмыгая носом и пытаясь не выдать, что губы ее дрожат и кривятся, а глаза покалывает от подступившей влаги.

За спиной тишина. Только бы не расплакаться. Иначе она не простит им, что видели ее слабость. Может, лучше уйти, пока злость оберегает ее от унижения? Жаль, ей не выдали номерной жетон или другой знак ведьмовского отличия – вот бы сейчас бросить его Марине под ноги и удалиться в ореоле несломленности.

София глубоко вздохнула, крепясь. Уйти сейчас – значило уйти не с чем.

– Слушайте. Я понимаю: господину Лу сейчас не до меня. Но есть же и другие медиаторы… Открывающие. В других провинциях. Почему вы меня к ним не направите? У вас что, в этих делах действует ценз оседлости? А еще я слышала, что можно стать ведьмой вообще без Открывающих. Я всего лишь пытаюсь понять, что мне делать.

– Всего лишь! – иронично закатила глаза Марина.