Робин Хобб - Судьба убийцы [litres]

Путь внутрь

Сад, обнесенный стеной. Солнце освещает его, однако очевидно, что растения поразила хворь. Лишь несколько растений выросли стройными и высокими, остальные бледные и чахлые, они растут где попало на плодородной почве. Приходит садовник. На нем шляпа с широкими полями, сплошь покрытыми бабочками. Я не вижу его лица. В руке у него ведро. На поясе садовника висят серебряные ножницы, но он опускается на колени и начинает выпалывать больные растения. И складывать их в ведро. Растения в ведре корчатся и стонут, но садовник не обращает внимания. Он останавливается, лишь вырвав с корнем из земли последний пораженный болезнью росток. Тогда он вытряхивает ведро в костер. Растения пронзительно кричат. «Вот и все, – говорит садовник. – Корня бед больше нет». Он поворачивается ко мне и улыбается. Я не вижу его глаз и носа, но зубы у него заостренные, как у собаки, и сочатся пламенем.

Мы стояли на солнцепеке и ждали. Мне очень хотелось сбросить теплый плащ, но я терпел, чувствуя, как пот стекает едкой струйкой по хребту.

– Она же просто птица. Мысль была отличная, Пер, но нельзя ожидать от нее слишком многого.

– Она умница! – упрямо возразил Пер.

– Пить хочется, – сказала Спарк.

Она не жаловалась, просто констатировала факт.

– А мне есть, – подхватил Пер.

– Ты всегда хочешь есть.

– Да, – не стал спорить Пер. Взгляд его был прикован к небу над замком.

– Дальше по дороге вроде была гостиница, – вспомнил я, уступая насущным нуждам. – Давайте присядем и подумаем, как быть.

Я вывел своих спутников обратно на дорогу. Толпа почти рассосалась, только редкие отставшие еще брели обратно в город. Стражи ясно дали понять, что не хотят, чтобы народ скапливался у ворот. Нам было не с руки препираться, так что мы присоединились к людям, которые, ворча, шли в сторону гавани. Когда Пеструха полетела в сторону замка, в моей душе на миг вспыхнула надежда. Теперь же отчаяние и мучительная неопределенность снова навалились на меня; они тяготили куда больше, чем моя ноша.

Мы дошли до гостиницы, и я свернул к ней.

– Если мы будем внутри, как Пеструха найдет нас? – встревожился Пер.

Сам я был уверен, что она полетела обратно на корабль.

– Сядем снаружи. – Я указал на столы, расставленные в тени дерева у стены.

Мы с Пером сели, Спарк и Лант пошли внутрь.

Пер посмотрел на меня и сказал:

– Тошно мне. Пусто как-то. – И он снова с надеждой оглядел небо.

– Мы делаем что можем. – Пустые слова.

Люди за соседними столами пили и громко разговаривали. Спарк и Лант вернулись с кружками эля и буханкой черного хлеба. Мы молча ели и пили, прислушиваясь к волнам слухов и сплетен, перекатывающихся вокруг.

Говорили, что вернулась Двалия и этот ее мерзкий прихлебала Виндлайер с ней. Похоже, ее решительно все терпеть не могли, а один человек радостно сообщил, что ей всыпали плетей за то, что вернулась одна, без небелов и отличных лошадей серой масти. Правда, никто не видел этого своими глазами. Кто-то слышал от замковой прислуги, что окровавленную Двалию стражники уволокли по коридорам «в самое глубокое подземелье». О ребенке ни слова. А если Би посадили в темницу вместе с Двалией? Было ужасно услышать, что Двалия вернулась «одна».

– Возвращаемся на корабль? – спросила Спарк.

У меня не было сил ответить ей. Я не знал, что делать. И вообще ничего не знал. Горе и неуверенность измотали меня не хуже кровавой битвы. Я потерялся. Все потерял. Когда все пошло не так? Каждый раз, когда я принимал решение. Начиная с того дня, когда согласился стать учеником.

И тут Пер воскликнул:

– Вон она!

Я уставился туда, куда он показывал. Маленькое черное пятнышко в небе, два крыла – вверх-вниз, вверх-вниз… Да, это вполне могла быть птица. Я быстро допил эль и поставил кружку.

– Пойдемте встретим ее.

Мы перешли на другую сторону дороги и оказались на склоне холма, поросшем травой и кустами, достаточно стойкими, чтобы выживать здесь, невзирая на ветер, соленые брызги, случающиеся время от времени высокие приливы и шторма. Мы без колебаний спустились по нему до кромки травы, а дальше по камням – на берег, состоявший из гальки пополам с песком. Прилив продолжался, но на берегу оставалась сухая полоска, где можно было стоять и ждать. Я не знал, какие новости принесет ворона и принесет ли вообще хоть что-нибудь, но уж точно хотел встретить ее подальше от чужих ушей.

Пер замер, вытянув руку, словно ожидал возвращения горделивого сокола. Но если хищная птица опустилась бы, величаво взмахивая крыльями, то Пеструха села ему на запястье неуклюже и покачнулась вперед-назад, прежде чем поймала равновесие.

Лишь дождавшись, когда она устроится поудобнее, Пер спросил ее:

– Ты нашла ее?

– Би! Би-би-би! – ответила птица, замотав головой вверх-вниз.

– Да, Би. Ты нашла ее?

– Через дыру. Застряла. Би! Би-би-би!

Я затаил дыхание. Чему верить? Стоит ли надеяться? Или она просто повторяет за Пером?

– Она жива? Не ранена?

– Она знает, что мы тут?

– А Янтарь? – вмешалась Спарк.

Птица вдруг замерла:

– Нет.

Я резко вскинул руку, чтобы все замолчали:

– Что «нет»?

– Нет Янтарь.

Молчание.

– Она взяла бабочковый плащ, – проговорила Спарк с отчаянной надеждой.

– Ты видела Би? Она ранена? – Я заставил себя замолчать. Собирался ведь задавать по одному вопросу…

– Она говорила, – заявила ворона, подумав. И добавила, запинаясь, словно с трудом подбирала слова: – Дыра узка. Пеструха застряла.

Меня охватила такая злость, что захотелось схватить птицу и раздавить в ладонях. Я должен знать. Объединив Дар и Силу, я потянулся к ее разуму:

Прошу тебя!

– Фитц – дурр-р-рак! – вслух произнесла она.

И вдруг отклонилась от Пера и подалась вперед, словно хотела клюнуть меня в лицо. Не отдавая себе отчета, я вскинул руку. Ворона вцепилась клювом мне в кисть, вспорхнула, забив крыльями, ухватилась когтями за рукав. Это было не так отчетливо, как мы понимали друг друга с Ночным Волком, но я все же сумел заглянуть, будто сквозь щелочку, в ее птичий разум. И увидеть то, что видела она. Лицо девочки, голубые глаза широко распахнуты, на щеке синяк. Я с трудом узнал ее. Голос Би был полон тревоги: «Путь наружу – это и путь внутрь. Место, где сливают нечистоты. Скажи Перу!» А потом – размытая картинка: замок и море вокруг, словно взгляд с высокой башни или с мачты корабля. Картинка пришла в движение, и меня замутило, когда Пеструха поделилась со мной тем, что увидела, пролетая над замком. Крыши, расхаживающие по стенам караульные, домики в обнесенном стеной саду, снова стража и наконец – море. Птица летела быстро, и казалось, что море несется назад. Маленькие рыбацкие лодки ставили сети и осторожно обходили появившиеся из-за отлива мели. В синих волнах мелькнула размытая серо-бурая струя, словно там в море впадала разбухшая от дождей река. «Путь наружу – это и путь внутрь!» – эхом прозвучал голос Би, и птица отпустила меня, рухнула на песок.